Встреча с убеждённостью окрыляет, вдохновляет и внушает надежду, что этот мир состоит не только из пустышек, считающих единственной причиной поведения людей интересы.
Но встреча с фанатизмом и упоротостью, наоборот, угнетает, пугает, отторгает и ввергает в уныние.
Именно такие эмоции вызывает любой контакт с украинством у любого здорового человека. Неважно, находящегося на прокажённой территории или, на своё счастье, за её пределами. Контакт секундный или длительный, непосредственный или опосредованный.
Это очень трудно передать. Это невероятно сложно изложить разумными словами. Это неописуемо нормальным языком. Ведь описать — это обвести вокруг, а значит — обозначить пределы. Если же таковых не видно, то возникает ощущение чего-то пугающего, ненормального, нечеловеческого и бесчеловечного.
И беспредел на территории Дикого поля именно таков. Невероятно трудно передать тот безумный, бьющий фонтаном фанатизм, который из миллионов ран убитых человеческих душ хлещет чёрной кровью. Фанатизм, который выражается в бесплодном и бессмысленном «акционизме», циничном и кровавом «активизме», стяжательском и жлобском «волонтёрстве», пошлом и пустом флешмобстве, унылом и навязчивом «патриотизме».
Невозможно, кажется, описать ту пульсацию в висках от усталости и ненависти, когда ты тысячу раз в день видишь сочетания «жёлто-блакытного, траченного изотопом».
Невозможно, кажется, рассказать про ежедневно разверзающуюся пропасть чёрной безысходности, когда ты в центре города постоянно слышишь в обязательном порядке врубаемый завывательно-тоскливый гимн про «вмерлу щеню».
И кажется, что так будет всегда. Кажется, что переломить и стереть с лица оскорблённой таким издевательством над самой реальностью и здравым смыслом земли такое количество мусора никакому Гераклу не дано.
Особенно если удалось сохранить мышление. Ведь необходимой частью мышления является сомнение. А вот украинские обожатели ненависти и энтузиасты убийства не осложняют себе жизнь такими мелочами, как рефлексия и сомнение. Вот и получается игра в одни ворота, при которой мыслящий человек неизбежно оказывается в проигравших, да ещё и теряет веру, что здесь можно что-то сделать.
Фанатики — не могут. А фанатиками можно?
А между тем великие советские кинематографисты дали ответ — тот ответ, который должен поддерживать и «внутренних эмигрантов» прокажённой территории, и внешних наблюдателей за её взрывообразным догниванием. Это ответ про фанатиков, которые не могут окончательно победить.
Беспредельщики эмоций и слов стали ещё одним инструментом. Тысячи «светлолицых» и «воинов добра» стали ещё одним способом достижения прибыли для Хантеров Байденов — и политических профитов (впрочем, как теперь уже понятно, далеко не вечных) для Борисов Джонсонов.
В этом нет ничего удивительного. Веками инструменты и средства, которыми овладевал человек, наращивали свою мощь, а вот сам человек — нет. Пожалуй, наоборот: можно с уверенностью полагать, что какой-нибудь формально тёмный и необразованный рабочий начала ХХ века понимал свой истинный жизненный и политический интерес куда лучше, чем современный формально обладающий высоким образованием гражданин «глобального мира».
И вот этот-то гражданин, изнывая от скуки в своей «постиронии» и «постмодернистском равнодушии ко всему», рано или поздно взыскует Высших Смыслов. Чего-то, ради чего можно гореть. Чего-то, для чего стоит жить. Чего-то, после чего и умереть не страшно.
Любого, наблюдавшего майданное пепелище 2014 года, поражало то, как ещё вчера вечно скептичные, всегда иронизировавшие и даже саркастировавшие, никогда ни во что не верившие пустышечные мальчики и девочки будущего Дикого поля зачарованно и страстно выстраивались в фаланги карбатов и шагали на Донбасс, свирепо бросали свои тёплые от жирных задниц айтишные кресельца и бурно всаживались в волонтёрские «буханки», неистово становились в ряды «инфобатальонов» и «инфоспротывов».
Казалось бы, это опровергло скляровское «крысы не бьют чечётку». Однако нет.
Этот переход не был моментальным, но прошёл он настолько быстро и незаметно, что мало чем отличался от моментального. Когда-то постсоветски пустое в идеологическом смысле пространство бывшей УССР начало зримо заполняться чёрной водой омута разъярённой ненависти.
И этот процесс не был бесконтрольным. Мюриды украинского джихада превратились в постепенно затачиваемые и покрывающиеся ржавчиной засохшей крови пылкие инструменты в руках прозрачноглазых людей с холодным от цинизма сердцем, горячими от брызжущей живой крови руками и чистым от любых моральных ограничений умом.
Да, фанатики сами по себе не могут победить. Но бывшая УССР — это пример того, как фанатиками можно как минимум временно одержать победу. И, как показывают девять прошедших лет, когда у фанатиков отбирают необходимость думать и приставляют к ним того, «кто всё за них решит», фанатики не устают от своих буйств и остервенелости.
Главным свойством такого озверевшего фанатизма является его беспредельность. Это то, чего боятся даже уголовники. То, чем не желают прослыть самые отмороженные киллеры. «Раньше люди думали, что мы не на всю голову отмороженные! А теперь думают, что мы на всю голову отмороженные!».
Вот эта-то беспредельность оказывается силой — и проклятием украинской ненормальной нормальности.
Не способны сменить ни взгляды, ни тему
Эта беспредельность — это то, что пугает и удивляет любого, погрузившегося в реалии Дикого поля извне хотя бы информационно.
Ведь эта беспредельность — это жуткий коктейль для восстания, не сказать «оживления», фашистской нежити. Коктейль, состоящий из нескольких совершенно нечеловеческих и бесчеловечных элементов.
Абсолютность любого утверждения. Нельзя даже на секунду усомниться или допустить размышлительные нотки. Нельзя даже в малом поставить под вопрос господствующую догму. Безопасней изуверски и садистски ржать над «Аллеей ангелов», чем тихо и стеснительно спросить: «А всё ли в порядке с государством, снарядами которого на улицах одного из крупнейших городов за восемь лет убиты две сотни детей?»
Непререкаемость авторитета государства и «отцов нации». Что характерно, отцом может становиться кто угодно — кого освятит указующий перст Вашингтонского обкома или достаточно расчеловеченная и безумная риторика. В архаичные времена, помнится, достаточно было успеть рявкнуть «Аристотель сказал!» — и ты выигрывал любую схоластическую полемику. Авторитет Аристотеля был непререкаем. Сейчас достаточно рявкнуть «Ты шо, сепар?» — и ты выигрываешь любую мировоззренческую, политическую или даже просто обыденную дискуссию. От дискуссии о незаконности вручения повесток прямо на улицах до дискуссии о настоящей истории борща.
Безграничность и безбрежность исступления. Нет такой темы, нет такого уголка в украинских городах и сёлах, нет такого вопроса и такого момента, которых бы ни касалось украинское религиозное инквизиторство. С яростью ханжи украинские шовинисты сносят памятники писателям прошлых веков и полководцам-освободителям, переименовывают не ими построенные улицы и убивают не ими рождённых детей, потому что всё это касается Украины и её «вселенской роли». Нет никаких границ для красок жёлтого и синего цветов китайского производства. И нет никаких границ для самоутверждения украинских башибузуков. Они не видят берегов — и не увидят, пока их не ткнуть носом.
Нескончаемость вечного повторения. И это не ницшеанское Вечное Возвращение, когда возвращение происходит на всё новых и новых витках. Нескончаемое повторение украинского гимна на улицах и в учреждениях. Нескончаемые «смешные» наклейки на столбах и автомобилях в украинских городах. Нескончаемые «забавные» форсирования лживых мемов вроде «корабля» или «доброговечора». Нескончаемое капанье на мозги вечными повторениями казнит любое мышление надёжней гильотины.
Необъятность и бескрайность распространения. Украинство, как вирус: оно не признаёт ограничений в ареале. И вовсе не в том смысле, что оно готово меняться и вбирать в себя всё новые и новые миры и народы, как это происходило в истории Руси. Нет, этот вирус пытается подчинить себе всё новые пространства. Именно отсюда берутся восторженные рулады украинских «беженок», которые с оргазмическим умилением и ликованием упиваются «правильным воспитанием» своих деток, которые в считанные дни настропаляют в тех европейских лимитрофах, куда их занесло, европейских сверстников против «орочьих детей» и устраивают целые кампании травли. Именно отсюда — бездонные в моральном смысле глубины падения «свидомых воинов света, воинов добра», которые вцепляются своими гнилыми зубками в любого носителя георгиевской ленты на Кипре ли, в Италии ли, в Германии ли, в Испании ли. Всё должно быть Украина, причём на самом деле это угроза, мы ведь помним, да?
Нескончаемость — во всяком случае, как это кажется украинским фанатикам. Постоянные присказки «Украина всегда была, всегда есть и всегда будет», «Украина — это навсегда», «Украина вечна» — это ведь не только сеансы массового самовнушения и аутогипноза. Это ещё и необходимый элемент и основание для камикадзоидного мюридства. Если уж жертвовать собой, то ради никак не меньше, чем Тысячелетнего рейха. И ради Вечного Хутора.
Неистощимость и независимость от каких-либо поводов и причин. Вот почему в каких-нибудь Шариях или Монтян инстинктивно ощущается украинство. Ни один носитель бациллы украинского фанатизма, в латентном ли её виде, или в развёрнутом состоянии, никогда не признает своей неправоты, не вернётся к собственному провалу, не вспомнит про оставленные позади «истории неудач». Сегодняшний день важнее. В более радикальных случаях сегодняшняя покраска моста в патриотичные цвета или травля инакомыслящего в интернете оказывается куда как более важной, чем ответственность за вчерашние действия. Вот почему с ними невозможно было иметь дело уже в фазе майдана: любая попытка обнаружить их вину в начавшихся в 2014 году боевых действиях на территории Украины напарывалась на остекленевшие глаза и тотальную пустоту в памяти.
Безмерность и неумеренность. В конечном итоге всё это означает отсутствие какой-либо меры. Украинский фанатизм, украинский патриотизм, украинское сектантство не имеют никакой меры и уже поэтому претят любому мыслящему человеку. Безмерные скандирования, безмерные оскорбления, безмерная матерность лексики, безмерная цветовая надоедливость, безмерные вышиванки-борщи-паляныци, безмерные повторения мемов (превращающих эти мемы в бессмысленные фетиши и магические заклинания) — всё это выдаёт хуторянски-селюческое примитивное мышление, лишённое сколько-нибудь серьёзной рефлексии и самоанализа. Мышление, в котором магия важнее разума.
Терпимость — дочь сомнения
Всё это работает на расшатывание любой, даже самой крепкой, психики. Постоянные штормы и бесконечные «американские горки» эмоциональности, ругани, злобы, ненависти, инвективной и обсценной лексики — всё это обрушит любую, самую стойкую защиту. Вот почему постоянно то тут, то сям на территории Украины самоубийственно «вскрываются» на улицах и в интернет-дискуссиях оппоненты нацистского режима.
Причём происходит всё это на невероятно узком пространстве тем, мыслей, лексики. Лингвисты, исследовавшие в своё время язык Третьего рейха, замечали поразительную бедность тоталитарного языка нацистов. Так ведь язык Третьего рейха уходил корнями в могучую немецкую культуру и самобытнейший немецкий язык. Что же говорить про хуторянски плоскую и примитивную украинскую подделку?
Представьте себе бушующее море злобы и ненависти, эмоций и чувств, и всё это заперто в стакане примитивного хуторянского, архаичного мышления. И хотя его носителем может быть пафосный хипстер-айтишник или «интеллигентные» «доценты с кандидатами» украинских «наук» вроде истории или политологии, ажно цельный бывший президент Украины или рядовой эсэмэмщик украинского университета, более развитым и осовремененным это мышление не становится.
Но самое в нём страшное — это та запертость, затхлость, однообразность, примитивность и предсказуемость алгоритмов подобного мышления, которые удушают любого человека и любую человечность, попавшие в эту ядовитую атмосферу.
Абсолютно всё, без какой-либо меры, становится поводами для пэрэмог и для торжества. Спортивные события — от бессмысленного стрекотания насекомых вроде Александра Усика до не менее бессмысленных фотографий обезумевших от фашистского экстаза «футболистов» (которые между Сяном и Северским Донцом только в кавычках и должны писаться). Праздники и «праздники» также держат планку — от «практик скорботи» до коллективных экстазов — буквально всё пронизано и пропитано бессмысленными в своём ненавистничестве и беспредельными в своём националистическом самолюбовании миазмами.
Они беспредельщики — в том смысле, что не способны видеть пределов собственного мнения и знания. Вот почему с ними бесполезно спорить по определениям. С беспредельщиками бессмысленно спорить по определению. Беспредельщика нужно сначала утихомирить — крепко избить, как это призывал сделать Эрнест Хемингуэй.
И самое тупиковое и обречённое — то, что это должно быть сделано руками людей, не потерявших облик людей. Людей меры, людей мышления. Ведь умеренность — дочь определённости: мера отталкивается от предела. Страшно, что ради возвращения человеческого облика беспредельщикам гибнут люди. Как здесь не разделить сожаления Юнны Пинхусовны?
Напичканные обрывками непонятной им культуры
Хотя нет, пожалуй. Не это самое страшное. Самое страшное — это ложный и лживый налёт цивилизованности. Самое страшное — что безумные в своём человеконенавистничестве и расчеловеченности фразы и слова произносятся существами, которые сохраняют флёр цивилизованности. Вежливо здоровающимися (конечно же, только и исключительно на украинском языке). Поющими осанны собственной европейскости и «правильной стороне истории».
Варвар не страшен сам по себе. Варвар ещё может осознать свою ограниченность и приобщиться к цивилизации. А вот беспредельщики, нахватавшиеся «знаний» и «информации» — нет. «Цивилизация для них — фетиш, но недоступна им её идея».
Напичканные бессмысленными фактами и бессодержательными знаниями википедики куда более страшны и опасны в своей беспредельной самоуверенности и беспредельном варварстве по отношению к своей истории.
Потому что они будут, красиво улыбаясь и жонглируя обтекаемыми фразочками, начинать очередное красивое мероприятие по WebEx или Zoom — например, о том, как бы более элегантно и изящно обосновать необходимость геноцида русских на территории бывшей УССР. Потому что они будут, томно грассируя и апеллируя к «тончайшей философии», насаждать самые преступные и грязные идеи. Потому что они будут, скрываясь за балаганной, пошлой и лицемерной риторикой про «у меня есть своё мнение, и я считаю, что нельзя навязывать мнения никому», обливать самым чёрным ядом и злобой память героев Великой Отечественной войны и титанов советской индустрии, гениев нашего прошлого и светочей нашей истории.
И весь этот бурлящий котёл ненависти, злобы, жестокости, ксенофобии будет сверху прикрыт крышкой того самого фетиша. Фетиша «украинского национального возрождения» или фетиша «права украинского народа на защиту своей государственности» — это совершенно неважно.
Удваивать усилия, потеряв из виду цель
Этот же фетиш порождает и такой любопытнейший феномен, как яростный фанатизм бесцельности. Неоднократно уже замечено, что патриоты Руины и Дикого поля лишь удваивают свои усилия, потеряв из виду цель или потеряв надежду достичь её.
Достаточно вспомнить только, сколько разнообразных целей заявлялось за время кристаллизации и закостеневания украинского чудовища. Деолигархизация, «вторая Франция», европеизация, «вторая Польша», покращення вже сьогодни, «революция достоинства», «коррупции нет», «жить лучше»… Возвращалось ли одубевшее мышление украинских фанатиков хотя бы к одной из этих целей? Ставился ли тот самый сакраментальный вопрос «Ну и как?»
Вот в чём суть-то грозной притчи Николая Васильевича. «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» — это вопрос вернувшегося взрослого, это вопрос того самого скучного строгого мышления, которое рано или поздно должно оглянуться и проконтролировать: ну и как, собственно? Чего мы достигли? Не потеряла ли смысл наша цель? Не ошиблись ли мы?
Однако это не про украинский фанатизм. У которого нет цели, у него нет даже пути — есть только ненависть. Ненависть к России, к русским, к Советскому Союзу, замешанные на рабском преклонении перед Западом. Поэтому мюриды украинского салофизма никогда не остановятся в своем бессмысленном коллективном самоубийстве: бесконечное повышение ставок приводит рано или поздно к потере мышления и в конце концов человеческого облика.
Человек если не любит, то как минимум уважает своё прошлое, свою историю, своих предков и своих павших. Украинские мюриды готовы доходить до самоотрицания — неважно, под сурдинку «восстановления исторической справедливости» или «разоблачения коммуняцкой пропаганды». Для оммажа украинскому салофизму сгодится всё: можно всячески обесценить достижения прошлого, рассказывая, что «советский футбол был ничтожеством, и вообще Кубок кубков выигрывал кто угодно» (сколько украинские команды за 30 лет одержали знаковых побед, имея куда лучшие возможности?); можно «вскрыть неожиданную историческую правду», что «на самом деле наш город освободили позже, а в день официального праздника освобождения ещё были бои» (что важнее-то — что его вообще освободили от фашистов или некая формальная дата?); можно нанести экскременты на могилы павших, рассказывая, что «они погибли ради бессмысленной идеологии и вообще были баранами в стаде, которое гнали на пулемёты» (вероятно, нынешняя их страна воюет лучше).
Всё это не есть серьёзные попытки установления истины. Всё это лишь топливо для горения ненависти и квазирелигиозного экстаза.
Тюрьма не поймёт иронии и пределов
Ведь только такой ненавистью и экстазом можно поддерживать существование колоссальной тюрьмы на полмиллиона квадратных километров. Ведь бывшая УССР превратилась в тюрьму как в физическом и географическом, так и в моральном и человеческом смыслах.
А в тюрьме, как известно, нет пределов падению. И несогласие с тем, что говорят «паханы», поддержанные «мужиками», чревато очень серьёзными неприятностями.
А ещё в тюрьме нет иронии, потому что ирония есть продукт свободного мышления. Потому что ирония вообще подстёгивает мышление.
Кстати, потому же в тюрьме нет свободы взгляда и мышления. Совершенно естественно, что в украинской тюрьме выпускают целые правила для журналистов, о чём говорить и не говорить. Совершенно понятно, что в украинской тюрьме предписывается даже, куда и как запрещено смотреть обычным или вооружённым (например, фотоаппаратом) глазом. Что разрешено и что запрещено видеть.
В тюрьме нет умеренности и воздержания, в тюрьме невозможно быть «против всех» и отменено правило «мой дом — моя крепость». Нельзя мыслить особо и отдельно от всех, нельзя закрываться в доме своей жизни или в доме своей головы — вот почему на улицах украинских городов цветут беспредельные проверки телефонов на улицах и беспредельный интерес к твоей жизни и взглядам.
Более того, в тюрьме запрещено не только мыслить, но и скрывать мышление. Преступление удваивается, если ты можешь не просто думать, но думать достаточно плодотворно, чтобы догадаться, что сам факт мышления лучше скрыть. Потому что яростный, накалённый религиозной ненавистью мюридизм не допускает не то что действия по-другому, не то что говорения по-другому, но даже мышления по-другому.
Серость не воспламеняется, зато раскаляется до фанатизма
Именно накалённый, ведь серость не «горит», она не воспламеняется, она лишь тлеет, воняет и раскаляется. Торжествующие мещане, эта массовая серость, не воспламенилась идеей «украинского патриотизма», а раскалилась до фанатизма и беспредела. Пламенная идея всегда рождает выкованный в пламени булат. Пламенная идея всегда даёт героев и величие. Раскалённый фанатизм же порождает лишь ожоги, деформации и запах горелого мяса.
Вот почему из мещанина капиталистического общества получается идеальный фашист. Пылание — это усилие над собой. Это перерождение в очищающем пламени. Это прохождение через высшее испытание. Пламенеть — это значит давать другим тепло. Это не для типичного украинского патриота, которого можно было бы обозначить как субпассионария, если бы теория пассионарности не была лженаучной.
Вот почему его беспредел настолько накалённый и яростный. Он не может гореть, как Данко, и ярится в том числе поэтому. И вот, кстати, почему СССР не впал в беспредел в своё время: горение и пламя рождают новый порядок, новых героев, новый булат и новую керамику, а не ожоги, нагар, копоть и тление. Казалось бы, такие похожие по экзотермичности процессы — пылание и накалённость — но как же они различаются по результатам!
А причина очень проста. Для накалённости нужен «внешний источник». Ток, идущий через проводник. Для горения же — источник внутренний. Накалённый яростью и ненавистью мещанин лишь имитирует горение, симулирует пламенение, подражает огню, будучи всего лишь светящейся гнилушкой.
Вот почему не стоит воспринимать всерьёз клятвы ненавидеть до скончания веков. На клятву Ганнибала это похоже только по форме. Но это клятвы тлеющих гнилушек.
Делам надо поклоняться, а не статуям
В конце концов, украинский салофитский мюридизм упадёт — даже несмотря на наличие невропастов на Острове Негодяев и ещё дальше за Лужей. Это неизбежно, трагедия лишь в количестве жертв. Неизбежно потому, что гиперзатраты на поддержку собственной истерии и создание собственного мирка влекут за собой ускоренное истощение.
Вот почему, кстати, украинские телеграм-каналы, пропагандисты, телевизионные капелланы так накалённо и яростно врут. Ложь — это гиперзатратное поддержание иллюзорного мира: для лжи приходится создавать целую инфраструктуру, целый эмоциональный и языковой арсенал.
Но поэтому же такое яростное тление обречено. Поэтому же украинский фанатизм не способен на создание собственных памятников и мемориалов. Снос их — это признак способности видеть лишь статуи и камни, признак неспособности увидеть за советской или русской историей что-то большее, чем набор рассказов, подобных абсурдным и даже внутренне противоречивых рассказов из украинских учебников.
Поэтому же за тридцать лет не было ничего на Диком поле реального сделано. По некоторым опросам, самым ярким и важным (и уж точно самым позитивным) событием тридцатилетней незалэжности сами жители этой территории называли… Евро-2012. Представляете себе государство, которое родилось из самой индустриально развитой республики СССР, пропило и прогуляло всё могучее наследство, провело для развлечения Белых Господ футбольный чемпионатик — и… и всё?
Поэтому же так легко рождается беспредельность и неумеренность в украинском мюридизме. «Умеренность и аккуратность» типового мещанина с лёгкостью переходят в свои противоположности, когда мещанин впадает в истерику и начинает брызгать слюной: для перехода к фанатичному фашизму достаточно лишь поменять знак.
И поэтому же, в конце концов, не надо бояться украинской ярости и уверенности в своей «правоте». Кажущаяся непробиваемой и абсолютно устойчивой система украинской мифологии и идеологии на самом деле зиждется лишь на накалённой (причём индуцированной извне, соцсетями и штатными медиакапелланами) истерике. Её чрезмерность, запредельность и беспредельность впечатляют — но лишь если не знать, что за ними ничего нет.
А пустота эта всё более вырывается из прорех. Реальность, как мы уже неоднократно говорили, вернулась. А гашишины украинства допустили перебор. И мыльные пузыри, сколь бы фанатично их ни надували, под ветрами освобождённой реальности всё равно долго не продержатся.
И любой беспредел рано или поздно заканчивается порядком, любой перебор — крахом банкира, любая безответственность — законом и ответом. Или вакуумно пустым Диким полем. Но до этого, есть небезосновательная надежда, в XXI веке дело не дойдёт.
Андреас-Алекс Кальтенберг,
специально для alternatio.org