Десять никого

Максим КОНОНЕНКО

Всего около тридцати лет назад американский юрист Джозеф Овертон предложил концепцию, согласно которой пространство допустимого все время смещается. И то, что казалось невозможным еще совсем недавно, теперь не только оправдывается, но и становится обязательным. А потом маятник возвращается назад. И спустя время обязательное снова становится недопустимым. Теорию навали «Окном Овертона», и наряду с так называемой «Бритвой Оккама» она является одной из самых популярных максим среди разного рода диванных аналитиков. Потому что проста и понятна даже для них.

Но вот что во всем этом интересно — так это то, что маятник не один. Их много. И они все качаются в разные стороны. И пока что-то становится всё более допустимым, что-то другое становится недопустимым.

И пока одни люди делают популярную на Западе великую княжну Анастасию темнокожей, а героев «Ромео и Джульетты» небинарными персонами, другие люди вымарывают из Шекспира и Марка Твена любые намеки на цвет кожи героев и их этническую принадлежность. Когда-то мы смеялись над тем, что правнук Агаты Кристи переименовал роман «Десять негритят». Теперь же это явление стало уже повсеместным и никто уже не стесняется.

А настоящему исследователю всегда интересны пределы того или иного явления. Ладно там произведения популярной классической литературы. Но ведь в конце движения этого маятника уже довольно отчетливо просматривается конечная цель. А именно — одна из главных книг в истории мировой культуры. Да, это Библия. В которой любой пытливый активист найдет столько всего не попадающего в его, активиста, окно, что даже не сосчитаешь. От истории про Содом и Гоморру и до самых до заповедей.

Да что там, этот процесс уже, как говорится, пошел. В Канаде задержали сына местного пастора за то, что он читал Библию неподалеку от библиотеки города Калгари, где в то время детям читали рассказы о трансвеститах.

Нет, поверьте, я совсем не ханжа. Но всё таки как-то спокойнее жить, когда ты знаешь, что маятник однажды непременно качнется назад. И морок развеется.

И произведения великих писателей снова станут такими, какими их эти писатели написали.