Смена принципа лояльности. Ростислав Ищенко

Не устаю писать и говорить о том, что мы переживаем кризис не западной и не капиталистической (или какой-либо ещё) системы, мы переживаем кризис глобальной системы, постидеологической, постмодернистской системы, в рамках которой квазикоммунистический Китай эффективно взаимодействовал с квазикапиталистическими Соединёнными Штатами, когда «левые» режимы в Африке легко превращались в «правые» и обратно, когда традиционный коллективный Запад, незаметно для самого себя, превратился из праволиберального в леволиберальный. При этом линии раскола между условными левыми и условными правыми, условными националистами и условными интернационалистами, условными патриотами и условными компрадорами на деле весьма условны, качество политической силы легко меняется без смены флагов и политической риторики.

Групповая лояльность, лояльность своей группе (которую в интернете называют «тусовкой» или «сеточкой») вышла на первый план, затмив лояльность идее, партии, а во многих случаях и государству.

Сражающиеся сегодня в России друг с другом монархисты, правые республиканцы, нацисты, фашисты и коммунисты в 1993 году вместе стояли по одну сторону баррикад, защищая парламент от Ельцина. При этом часть их сегодняшних соратников тогда находилась по другую сторону баррикад. Сегодня в команде Трампа есть люди, сделавшие всё от них зависящее, чтобы он проиграл в 2020 году. В Европе в левые либералы записались многие бывшие правые консерваторы (например, ХДС/ХСС в Германии), зато нынешние новые левые (та же Сара Вагенкнехт) по своей консервативности и традиционализму мало чем отличаются от нынешних реальных правых.

Идеологии, служившие базисом политики XIX и ХХ веков, умерли. Решения о политических союзах, о поддержке правительства или уходе в оппозицию происходят спонтанно, на базе конкретной актуальной ситуации. Народ пытается приспособиться к активному маневрированию политиков, объяснить его себе, не разрушив при этом свою психику. Отсюда появляются споры в интернете, которые мог наблюдать каждый.

Противники нацистского режима на Украине обвиняют Россию одновременно в том, что она недостаточно финансировала Украину (давала меньше, чем США, поэтому и проиграла) и что она слишком обильно финансировала Украину: давала больше, чем даже США, и за её деньги якобы создавался нацистский режим. Один и тот же человек может озвучить два эти тезиса в ходе одной короткой дискуссии, не замечая противоречия, ведь Россия могла или давать очень много, или давать очень мало, но давать одновременно и мало, и много она никак не могла.

Характерно, что русская сторона такой дискуссии (противники украинского нацизма — граждане России) обычно не замечает этого противоречия, не пытается показать оппоненту, что он в трёх соснах запутался, а со своей стороны устраивает аналогичную путаницу. «Опровергая» оппонента, они не работают с его аргументацией, а выдвигают свою, сводящуюся к тому, что «все русские давно приехали в Россию, а если вы остались за её пределами, то вы не русский и нечего нас учить» (если оппонент находится на Украине, в Израиле, США или в Европе) или «надо было у себя на Украине порядок наводить, а не приезжать сюда учить нас жизни» (если оппонент находится в России). При этом они также зачастую выдвигают оба эти аргумента одновременно, не замечая, что можно было или приехать в Россию, или не приезжать, сделать это одновременно никак нельзя, но, по их словам, и то и другое плохо.

Это самые безобидные противоречия, которые встречаются в современных политических дискуссиях: весь их объём, касающийся как внутриполитических, так и внешнеполитических (и далеко не только украинских) проблем, я приводить не буду, поскольку не пишу трактат по психологии широких масс в переходные периоды. Желающие могут поохотиться на подобного рода казусы самостоятельно — получат массу удовольствия и приобретут ценные знания, помогающие разбираться в хитросплетениях политических лозунгов.

Подчеркну, мы живём в переходный период. Такие уже случались, например Великое переселение народов, в течение которого не только рухнула вся система великих евразийских империй, составлявших политический стержень тогдашней ойкумены, но и на месте старых этнических образований возникли новые, у которых прямая культурно-историческая преемственность с предшественниками отсутствовала. Варварские королевства, хоть и включили в себя полностью римский поздний имперский этнический субстрат, хоть и пользовались латинским языком в науке и делопроизводстве, хоть и пытались строить национальное законодательство на римском праве, имели с поздней Римской империей исчезающе мало общего. А то общее, что было, быстро вымывалось.

Даже Восточный Рим (Византия) очень быстро (к концу VI — началу VII века) отошёл от традиций поздней империи. Тогда же, в VII веке, под ударами арабов пал сасанидский Иран, и ахеменидская традиция (уже к тому времени серьёзно видоизменённая монархиями диадохов, парфянами и сасанидами) окончательно исчезла (если не считать убогой, пародийной попытки «ахеменидского возрождения», предпринятой последним шахиншахом Ирана Резой Пехлеви в 70-е годы ХХ века). Даже империя Тан в Китае родилась после продолжительного периода гражданских войн и временных стабилизаций, поначалу как альтернатива, во многом отрицающая Хань и делающая ставку на симбиоз ханьцев (китайцев) с кочевниками (табгачами).

Но этот период великих потрясений тянулся около четырёхсот лет, политические катастрофы происходили в разных местах в разное время и не были информационно, культурно и исторически связаны друг с другом непосредственно. Люди не видели всей картины перемен, тем не менее у многих было ощущение конца света. Не случайно именно этот период стал временем массового распространения двух главных мировых религий: христианства и ислама, — а на Дальнем Востоке в это же время активно распространялся буддизм.

Сейчас мы сталкиваемся с аналогичной ситуацией, но в рамках всей планеты. Более того, мы видим угрозу во всей её полноте. Мы знаем, что потрясения охватили не только наш регион, но всё человечество. Например, мигрантская проблема вызвана одномоментным перемещением куда больших человеческих масс на куда большие расстояния, чем переместилось за всё Великое переселение (причём не только в абсолютных числах, но и в процентах).

Чтобы понять общий размах нынешнего переселения, достаточно вспомнить, что на территории бывшего СССР такие страны, как Грузия, Армения, государства Прибалтики, потеряли не менее половины своего населения, которое постоянно проживает вне национальной территории. Украина потеряла уже до 60 процентов от численности своего населения по состоянию на 1993 год. Численность населения России практически не изменилась по сравнению с 1993 годом, но надо иметь в виду, что в 90-е и нулевые Россия теряла от пары сотен тысяч до почти миллиона человек в год (не считая уехавших). Восполнение потерь произошло за счёт населения новых регионов, а также мигрантов из Средней Азии, с Кавказа и после 2014 года, а особенно после 2022 года, с Украины. Заместилось, таким образом, не менее 15 миллионов человек. На самом деле больше, так как в эту статистику не попадают люди, уехавшие из России в рамках «утечки мозгов» в 90-е — нулевые и покинувшие её после начала конфронтации с Западом по политическим мотивам.

При этом с точки зрения миграционной динамики Россия ещё относительно благополучная страна по сравнению с Европой и США. Да и другие регионы мира далеки от стабильности, и не только потому, что много «понаехало», но и потому, что желающие уехать не все и не всегда могут это сделать (у стран, являющихся источником миграции, свои проблемы и они не меньшие, чем у тех, кто захлёбывается в волнах инокультурных, иноэтнических, иноконфессиональных мигрантов).

Собственно, западная политика «инклюзивности» и «толерантности» была неудачной попыткой решить проблему миграции путём сплава местной и мигрантской культур. Не думаю, что имеет смысл подробно разбирать причину провальности этой попытки. Она была обречена изначально хотя бы потому, что вновь прибывший в новую страну и в новое общество человек составляет своё представление о них по первым впечатлениям. Если ему изначально выдаются все права, бесплатно предоставляется жильё, пособие, большее, чем у себя на родине он зарабатывал упорным трудом, то он приходит к выводу, что здесь так положено.

Странно потом удивляться, что мигранты в Европе и США совершенно не уважают местные законы и нормы: они уверены, что именно так это общество и живёт: местные работают, а «понаехавшие» отдыхают. После десятилетий мигрантской политики именно такого формата изменить их взгляд на реальность (не взгляд одного человека, а взгляд миллионных замкнутых сообществ) невозможно. Они свою Африку в Британии уже построили. Теперь сохранить, а точнее, вернуть европейцам европейскую культуру без насилия (хотя бы дозированного) над мигрантскими общинами уже невозможно.

Глядя на провал попытки симбиоза европейцев с мигрантами как в самой Европе, так и в других странах, сталкивающихся с аналогичной проблемой (в том числе в России), отмечаешь начало движения маятника в другую сторону — в сторону запретов и борьбы с мигрантским засильем. Если отбросить радикальные предложения «всех выслать, никого не пускать», то на первый взгляд есть разумное решение в виде ограничений, накладываемых на прибывающих в страну мигрантов и обязывающих их интегрироваться в местное общество, а не навязывать ему свой образ жизни.

Боюсь, что так только кажется. Как римской империи вначале казалось, что легионы справятся с любыми варварами, затем казалось, что можно сделать варваров федератами и они сами справятся с любым варварами, а затем империя исчезла, потому что поток переселявшихся варваров не иссякал и силы империи просто надорвались: вначале она не смогла содержать в прежнем виде легионы, затем перестали справляться и федераты, в конце концов решившие, что чем проливать кровь за империю, можно договориться с «коллегами» и основать «варварские королевства» — империя большая, земли на всех хватит.

Миграционный поток в ближайшее время не остановится. Дело даже не в том, что на диком юге рожают много, а на цивилизованном севере мало. Постепенно, но довольно быстро юг тоже переходит к «северной» схеме деторождения (до «одна семья — один ребёнок» ещё не дошёл, но у большинства недавно активно размножавшихся народов уже сейчас приходится по два ребёнка на женщину, что едва достаточно для поддержания численности на имеющемся уровне).

Тем не менее пример Украины и Прибалтики свидетельствует, что даже там, где рожают мало, при определённых условиях активность миграционных процессов не снижается, а только нарастает. Ни одно государство Африки (и мира в целом) не потеряло за последние пять лет столь высокий процент своих граждан, как Украина.

При этом хочу обратить внимание, что эмиграция с Украины и из Прибалтики в последние десятилетия носила не только, а в последние годы и не столько экономический, сколько политический характер. То же мы можем сказать и о последней волне российской эмиграции, политкорректно именуемой релокацией (условном Верхнем Ларсе). Также преимущественно культурно-политический характер имеет и наметившаяся в последнее время иммиграция европейцев в Россию. Едут не те, кому в ЕС нечего есть было, едут люди, которым некомфортно было жить в условиях изменившихся европейских культурных традиций.

Современный системный кризис отличается от всех своих предшественников в истории человечества тем, что он впервые охватывает всё человечество сразу. Практически все страны разделились внутри по принципу выбора будущей модели развития. Весьма условно этот выбор можно разделить на «американскую модель» и «российско-китайскую модель». Говорю об условности, поскольку на данном этапе ни Россия, ни Китай не предложили полноценную альтернативную модель глобального устройства. Пока что все предлагаемые модели заключаются в смещении США с позиции гегемона как не справившихся, а также с попытками конституировать обязанности гегемона и создать систему баланса и сдерживания в виде полицентричной гегемонии, когда миром правит не одна страна («Вашингтонский обком»), а несколько («глобальное политбюро»).

Однако современный кризис — именно системный, то есть кризис системы, он в такой же степени наш кризис, кризис Китая и кризис Папуа-Новой Гвинеи, как кризис США и ЕС. Система исчерпала свои возможности и требует реформирования. Однако реформирование системы изнутри системы до сих пор считалось невозможным: часть не может реформировать целое, к которому органически принадлежит).

Поэтому нынешний кризис в своём политическом выражении имеет все признаки глобальной гражданской войны: линия раздела проходит не столько между государствами, сколько внутри государств. Враги ходят среди нас, а друзья приезжают к нам извне. Ни люди, ни власти не привыкли к такой ситуации, они пытаются (во всех странах пытаются) вернуть ситуацию в привычное русло: отделить зёрна от плевел, внешнего врага от внутренних своих. Тут-то общество и государство сталкиваются с тем, что часть своих заявляет, что враг прав, и обосновывает это тезисами из выученных всеми в школе основополагающих текстов.

Так всегда бывает, когда общество делится, когда в нём начинается гражданский конфликт, перерастающий в гражданскую войну. Обе стороны тогда ссылаются на «священные тексты», на «незыблемые ценности» и т. д. Нормальная политическая дискуссия становится невозможной, носитель определённого взгляда на будущее страны объявляется врагом народа. Причём объявляют друг друга врагами народа обе стороны. Это только в процессе выясняется, кто оказался в национальном мейнстриме, а кто маргинал. Иногда они ещё и по паре раз меняются местами. В России, например, вначале либералы выиграли у коммунистов, потом проиграли посткоммунистическим прагматикам, теперь эмоциональные патриоты пытаются оттеснить от власти прагматиков (кто победит, пока неясно).

На данном этапе сторонники американского и российско-китайского пути развития, проигравшие на родине, перемещаются (релоцируются, эмигрируют) туда, где победили люди одних с ними взглядов. Если бы не глобальный Юг, то такого рода «обмен населением» мог бы быть эффективным, а для России, получающей специалистов вместо гедонистов, ещё и выгодным методом решения проблемы. Переехали, добровольно или под давлением, одни туда, другие сюда и лет через 10–20 закрыли тему.

Но дело в том, что тут появляется третья сила (как к концу византийско-сасанидских войн появились арабы). Исторически голодный юг стучится в двери пока ещё относительно богатого севера и требует поделиться. Ресурсов на всех не хватает. На данном этапе глобальный Север ведёт внутреннюю борьбу, апеллируя к глобальному Югу в поисках союзников и тем увеличивая его геополитическое значение.

Но на Севере уже появляются идеи объединения против глобального Юга, с тем чтобы решить проблему системного кризиса за его счёт, вместо того чтобы бороться друг с другом. Наши «друзья» в ЕС (Венгрия, Словакия, французские и немецкие правые консерваторы) проводят именно эту политику закрытия дверей перед мигрантскими потоками и оставления Юга наедине со своими проблемами.

Однако такой подход может быть эффективен, пока большая часть ЕС мигрантов принимает, а отдельные страны отказываются. Если двери закроет весь глобальный Север, то вскоре мигранты будут просто штурмовать его границы, причём не так травоядно, как сейчас они штурмуют польскую границу из Белоруссии, а огромными, возможно, даже частично вооружёнными толпами. Остановить их сможет только регулярная армия, применяющая весь свой арсенал.

В рамках человечества это даже не миллионы, а десятки миллионов трупов. Причём это ещё если все армии согласятся стрелять по толпам гражданских, а флоты топить их лодки в открытом море, никого не спасая. Это огромная моральная проблема не только для военных, но и для всего общества, так что не факт, что на это кто-то решится, а «стены Трампа» толпы мигрантов не удержат. Общества в разных странах разные, но слабость одного ослабляет всех, как ослабляло империю и усиливало варваров падение каждой отдельной имперской провинции.

Проблема нашего мира в том, что на фоне нарастающего системного кризиса он потерял ориентиры. Никто больше не знает, что такое хорошо и что такое плохо: на этот счёт есть разные мнения. Причём носители этих мнений обосновывают свою позицию так же, как в приведённом в начале статьи примере обосновывают свои позиции противники нацизма из России и с Украины (одновременно выдвигая в «подтверждение» своей правоты тезисы, отрицающие друг друга).

Итак, мы имеем три пласта кризиса:

• гражданский внутри каждого государства (условные левые либералы против правых традиционалистов, хотя на деле разделение куда более дробное и безнадёжное);

• цивилизационный внутри глобального Севера (между сторонниками условных американского и российско-китайского пути преодоления системного кризиса хотя бы в рамках традиционной цивилизации);

• глобальный, общечеловеческий (между постидеологическим, посмодернистским глобальным Севером и доидеологическим, трайбалистским глобальным Югом).

Причём все эти три пласта кризиса не существуют отдельно друг от друга, а взаимно переплетаются, вплоть до того, что противоречия трайбализма и постмодернизма существуют и в рамках одной страны, причём также не в единственном варианте (стран с такими противоречиями в мире много). При этом человеческие сообщества утратили (надеюсь, на время) способность договариваться даже внутри себя (консолидирует внешний враг, общая опасность, но противоречия лишь временно откладываются, а затем вновь выступают на первый план). Не имея же возможности договориться, сообщества переходят к последнему известному им средству «убеждения» — насилию («не хочешь — заставим»). На сегодня групповая лояльность не только оказывается во многих случаях актуальнее государственной, но всё большее количество отдельных групп (их представителей) начинают требовать от государства лояльности группе, отказывая ему в лояльности группы, пока оно не примет требования группы.

Поскольку же каждое общество считает вопрос принципиальным (а он таковым и является: речь идёт без преувеличения о будущем человечества), то все готовы сражаться до конца и поднимать ставки до бесконечности. Кто не готов, тот уже на обочине процесса ждёт обоз победителей, чтобы хоть куда-нибудь на нём въехать.

Схватка, в которую мы вступили, страшная, и кончится она нескоро. Силы и ресурсы надо беречь, поэтому, как только представится возможность освободить место на ристалище для новых бойцов, надо отойти в сторону отдышаться и восстановить силы, а заодно подумать о новой глобальной системе, которая окажется достаточно эффективной, чтобы устроить если не всех, то большинство. Если большинство вновь начнёт договариваться, то с меньшинством мы справимся. Главное, чтобы закончилась гибридная война всех против всех и не случилась горячая.

Ростислав Ищенко