Как и почему деградировал Акунин-Чхартишвилли

Честное слово, поздравлять Бориса Акунина с 50-летием было гораздо проще, чем с разменом седьмого десятка. Тогда перед нами был автор ярких исторических политических детективов. Сегодня — антироссийский политикан, непрерывно угрожающий, что он то ли уедет из страны, то ли уже уехал от потомственных рабов и ватников, да сочинитель нелепой «Истории» России, содержащей как минимум одну ошибку на каждой странице.

Поэтому, чтобы не говорить о юбиляре плохого, я лучше вспомню как тот, уже почти подзабытый Акунин, пытался превратить себя из писателя в политика.

Рубеж 90-х нулевых был странным временем, когда наше общество, протрезвев от восторга перед «общечеловеческими ценностями», открыло для себя, что Россия все еще государство у которого есть и свои интересы и свои враги. Что никто не торопится принимать нас с распростертыми объятиями в еврорай и нам приходится защищать себя, для чего нужна армия и, о ужас, спецслужбы. У самых отъявленных либералов прорезалось что-то вроде чувства национальной гордости и они говорили, срывающимся от ужаса голосом: «Я, знаете ли, патриот. И люблю Россию. Нет, конечно, не замшелый националист какой-нибудь, русопятства не приемлю, но страной горжусь»…

Потом, когда выяснилось, что патриотизм предполагает нечто большее, чем легкая фронда перед Западом и тусовкой, многие повернули назад. Но году в 1999 или 2001 либеральный патриотизм был в моде.

Тогда-то и взошла звезда Акунина.

В его первых романах о Фандорине Россия конца XIX века представала могучей державой — Империей с царем и блестящими генералами, парадами и банкетами, где, конечно, не всё слава Богу, но нужно работать и надеяться на лучшее. У Империи было много врагов, засылающих коварных шпионов, которые и приносят стране страшный вред. В «Турецком гамбите» шпионажем объяснялись не вполне удачные результаты русско-турецкой войны. В «Смерти Ахиллеса» — утрата великого воина Скобелева (того самого, что сказал: «Россия для русских и по русски»). В «Коронации» даже Ходынку устроили враги, чтобы замести следы своего гнусного преступления.

Враги России подводили, конечно, под свои действия хитроумную философию. Мол, Российская Империя мешает прогрессу всего человечества, и только если ее сковырнуть — жизнь наладится (собственно, они и сейчас говорят ровно то же). Но отважный и умный Фандорин не вслушивался в эти дьявольские шепотки, а просто исполнял свой долг на благо Родины.

Фигура Эраста Петровича Фандорина тоже была большой удачей. Этот образованный вежливый человек с легким заиканием распутывал любые самые сложные политические и криминальные загадки, служил не ради денег или карьеры, а из чувства долга перед страной, ставшей для его предков Отечеством. Фандорин служил не благодаря, а, зачастую, вопреки начальству, но не фрондировал, а делал дело.

За этот образ сыщика-патриота и эту интонацию Акунину прощалось многое — исторические неточности, стремление вымазать грязью не нравящихся исторических персонажей, становившиеся все более мутными и русофобские истории из параллельных фандоринскому циклов. Не сразу разочаровала и деградация историй о самом Эрасте Петровиче, становившихся все более самопародийными и мелкотемными.

Но в какой-то момент стрелки на исторических часах сдвинулись и либерально-государственническая вселенная Акунина стала неактуальной. Вопрос встал ребром: ты за русских или против? Крым наш или не наш? Слава Украине или свободу Донбассу? Россия или США?

И к моменту этой определенности автор Фандорина оказался заурядным внутренним эмигрантом, перетекшим во внешнего. Оказалось, что все гадости о России, которые произносили шпионы и масоны в его романах, говорил он от себя, а всё фандоринское ему оказалось совершенно чуждо.

Пропорционально отчуждению от России деградировало и литературное дарование. Романы и повести, которыми сопровождается акунинская «История», не вызывают ничего кроме смеха пополам со стыдом. Кто бы не писал про «ехано вверх» и «англский настрафиль», — сам господин Чхартишвили или литературные негры, это имеет отношение только к одному жанру — литературного маразма. Если у автора, утверждающего что он изучил историю Ивана Грозного в повести появляется никогда не существовавший «пытошный приказ», то значит он обычный шарлатан.

Разумеется, шарлатаном Акунин был и раньше. Его ранние романы были забавной «альтернативной историей» и разного качества стилизацией — не более. Но то шарлатанство, которое простительно и даже одобрительно «за» Родину, когда оно превращается в «против» становится унылой кислятиной. Так устроена матушка-история. И устроена она весьма мудро.