Силясь вернуть Донбасс, сделав эту цель путеводной звездой современной украинской политики, евромайданный Киев работает против себя. Более логичной выглядит позиция тех украинских радикалов, что предлагали ради строительства национального государства отказаться от Донбасса и Крыма.
В своё время российские государи мечтали вернуть Галич и Львов, чтобы завершить воссоединение под одним скипетром всех земель исторической Руси. Эту мечту унаследовал и осуществил Иосиф Сталин, превративший Галичину из польских «кресов всходных» в западный регион Украинской ССР. Но вместо форпоста древнерусских земель мы получили бомбу, заложенную под русское единство.
За века польского подданства Львов в культурном отношении отошёл от России так далеко, что чужеродность исключала интеграцию. Галичина не просто осталась нетленным очагом сепаратизма, но превратилась для всех украинцев в символ «иной Украины», Украины европейской, немосковской. И едва ослабла притягательность Москвы, погрузившейся в системный перестроечный кризис, Львов оказался решающей гирей на чаше заколебавшихся весов.
Украина в границах 1939 года имела шанс остаться такой же лояльной восточнославянскому братству страной, как нынешняя Белоруссия. Но Львов послужил той блесной, с помощью которой Европа вытянула Украину из общерусского моря.
Точно такую же роль, только в пользу восточного выбора, в перспективе может сыграть Донбасс. Это сегодня европейская роскошь кружит головы героям Майдана, исключая всякую мысль о возможном крахе Евросоюза. Но точно так же в 1945 году советская доблесть кружила головы красным вождям, исключая мысль о возможном крахе СССР.
На самом же деле история — капризная дама. А украинская история — капризная вдвойне. Украинская история похожа на маятник, обречённый качаться между Россией и Европой до тех пор, пока эти исторические величины вообще существуют.
Всякий мало-мальски дальновидный политик обязан учитывать маятниковую природу Украины, и как бы далеко ни отклонилась чаша весов в одну сторону, твёрдо осознавать: движение в обратную сторону неизбежно.
Сегодня вожди украинской политической мысли, опьянённые эйфорией антимоскальского единения, рассчитывают, что можно национализировать Донецк, так же, как удалось национализировать Днепропетовск. Однако это пустая затея.
Даже Днепропетровск охвачен украинской идеей только поверхностно, как Прага красными знамёнами в 1948 году. Пройдёт лишь два десятилетия, и всё повернётся в обратную сторону. А про Донецк и говорить не приходится.
Каждый выстрел по Донецку со стороны ВСУ — контрольный выстрел в агонизирующую идею украинизации Донбасса. Донбасс был, есть и будет пророссийским, и если Украине удастся залучить его назад, он станет «русским Львовом», глубоко заглоченной блесной, тянущей на восток.
Пока российский поворот будущей Украины выглядит невероятным, а равный расклад сил между «восточной» и «западной» партиями, определявший два первых постсоветских десятилетия, — навсегда ушедшим в прошлое. Кажется: теперь-то, без русского Крыма, после обиды территориальных потерь, после боли Донбасского конфликта, при нынешнем накале русофобской истерии, европейская партия получила большинство навсегда. Ой ли?
На самом деле, маятник уже дошёл до своей крайней западной точки и начал (пока ещё осторожное, медленное, малозаметное, но стойкое) движение на восток. Крайней точкой был декабрь 2014 года, когда на подконтрольной Киеву территории 57 % опрошенных предпочитало сближение с Евросоюзом и лишь 16 % - с Россией. С тех пор ЕС потерял несколько процентов, а Россия приобрела. Ещё пару лет, и проект евроинтеграции уже не будет опираться на большинство. И это, заметьте, без Донецка и Луганска!
В перепись 1989 года 12 миллионов жителей Украины назвали себя русскими. Из их числа после распада СССР уехало чуть больше миллиона. Ещё полтора миллиона «выехало» вместе с землёй, на полуострове Крым. Но почти десять миллионов осталось. И почти столько же составляют потомки смешанных браков. Для них всех родной язык — русский. Для них всех русская история — родная история. Никакими усилиями пропаганды порвать эту связь не удастся. Это основа «восточной партии», которая сегодня или завтра, в большей или меньшей степени, но будет тянуть в сторону Москвы.
Если Донецк и Луганск вернутся в состав Украины, они с неизбежностью станут флагманами этой партии, её столицами, символами «иной Украины», русской со времён Киевской Руси, помнящей своё историческое прошлое, незалежной от Брюсселя и Вашингтона.
Может, шановные паны полагают, что заставят донецких людей говорить на украинском? Пусть погуляют сначала по Киеву, на улицах которого державная мова до сих пор уступает «языку оккупантов». А вдогонку пусть прикинут, какая дистанция — политическая и ментальная — разделила сегодня Киев и Донецк.
Без Донбасса у фанатов украинизации ещё есть туманный шанс национализировать Харьков и Одессу. Но в случае возвращения Донбасса этот шанс становится нулевым. Украинский пограничный столб, буде таковой снова вбит под Успенкой или Мариновкой, — это осиновый кол в могилу украинской национальной государственности в том варианте, который вдохновляет носителей вышиванок.
Русские евронационалисты (евро — не потому что любят Евросоюз, а потому, что переносят на Русскую землю чуждую нам европейскую логику) полагают, что Путин «сливает» Донбасс. Что лучше было бы присоединить Донецк и Луганск к России, как был присоединён Крым. И тогда через несколько лет или десятилетий фактом станет этническое размежевание: с одной стороны границы живут русские, с другой украинцы. Как немцы и датчане в какой-нибудь Голштинии.
Но Путин, похоже, смотрит дальше, чем наши евронационалисты и киевские евроэнтузиасты. Забрать Донецк и Луганск в нынешних границах — это спасти от дерусификации три или четыре миллиона людей, но обречь на дерусификацию пятнадцать-двадцать миллионов потенциальных русских, оставшихся по ту строну фронта.
Украина без Донбасса — это риск надолго получить у российских границ враждебное государство, постоянный инструмент русофобской политики. Украина с Донбассом — это гарантированный через десять-двадцать лет восточный перевес маятника. Донбасс служит той критической гирей на колеблющейся чаше весов, без которой Украина надолго, минимум на несколько поколений, уйдёт на Запад.
Напрасно киевские СМИ обвиняют Путина в агрессивных устремлениях. Путин не так алчен, как вожаки Майдана. Он не станет глотать тот кусок, которым можно подавиться. Замысел кремлёвского лидера просматривался ещё в его мартовской речи, когда Федеральное Собрание РФ удовлетворило просьбу о присоединении Крыма. Тогда Путин ясно сказал, что Россия не претендует на другие территории Украины, но настаивает на её федерализации.
Иными словами, — русские территории в составе Украины должны быть сами защищены от дерусификации и одновременно служить препятствием дерусификации Украины как целого. Ведь если в составе такой федерации сохранятся пророссийски настроенные субъекты, Украина, как минимум, не сможет стать членом НАТО сегодня. А как максимум, сумеет снова повернуться к России завтра, когда сохранённое в отдельных регионах русское начало возобладает над европейским в общеукраинском масштабе.
Идеальный для Русского мира вариант Федерации: когда Киев не может напрямую управлять Донецком, но при этом ничего не может сделать без его согласия.
Поэтому идея федерализации совершенно неприемлема для вождей евромайдана. Она означает крах их мечты — навеки отсечь русскую составляющую Украины и навеки повернуть страну на Запад. Но Донбасс — хоть в федеральном государстве, хоть в унитарном, — всё равно станет неодолимой преградой на пути вестернизации.
И если бы идеологи национальной европейской Украины были хоть чуть-чуть дальновиднее, если бы в их головах, кроме красочных грёз, присутствовала мало-мальская логика, они бы сами отпустили на волю Донецк и Луганск, да ещё со Славянском и Рубежным в придачу.