Будет ли мобилизована Россия

18 марта 2018 года Владимир Путин с разгромным счетом победил на выборах. Реальный же выбор был сделан 4 года назад. 18 марта 2014 года был подписан договор о принятии Крыма в состав Российской Федерации и плоский мир рухнул. Россия вернулась в мировую Историю и вернула Историю в мировую повестку. 2 года спустя на заседании президиума экономического совета Алексей Кудрин попросил Путина снизить геополитическую напряженность ради развития экономики и получил жесткий ответ: «Россия торговать суверенитетом не будет». Дело за малым: надо понять, с чего начинается Родина и где она заканчивается? Проще, что означает суверенитет в современном мире.

ИДЕТ ВОЙНА ХОЛОДНАЯ

Парадоксально, но заступая на четвертый по счету президентский срок, Владимир Путин вынужден начинать все сначала (с нуля). Дело даже не в том, что элита отстроена не по интересам (идеологически), а по принципу фаворитизма (вертикаль власти), парламент не отражает социальный ландшафт (система обратных связей), кабинет министров девальвирован (институт проектного управления), а крупный бизнес мечтает о временах, когда родиной можно было еще торговать (возврат в систему мирового разделения труда).

Обнуление стартовых позиций России продиктовано не внутриполитической пустыней, а набором внешних угроз. Присоединение Крыма и ответные санкции обозначили (сделали видимым) новый геополитический рубеж. НАТО с ПРО-ракетами вплотную (впервые со времен Карибского кризиса) у границ РФ. На западных рубежах создан санитарный кордон с участием (впервые в истории) Украины. Это актуализировал новую военно-политическую доктрину России, которая стала поводом для санкций на длительную перспективу.

Западный мир вернулся к стратегии изоляции России. Контроль над национальным режимом сбережений и инвестиций в 90-е гг. мы сами (добровольно) отдали конкуренту. А сегодня США повесили на финансовый рынок замок и опломбировали его. К технологиям доступ тоже перекрыли, теперь он возможен только в виде промышленного шпионажа. Формальную модель (нормы и правила) доступа к общему, как нас уверяли, рынку сменил принципиальный подход (политика целесообразности и нацбезопасность).

Амбиции проявлены. Семена недоверия посеяны. Возврат к прежнему формату Pax Americana невозможен. Институт национального государства (Китай, Индия, Россия) сумел восстановить конституирующую роль в экономике, консолидировал внутренние ресурсы и политически отстроился от принципов «вашингтонского консенсуса». Открутить ситуацию до момента крушения соцлагеря и развала СССР тоже невозможно. После атаки на ВТЦ в 2001 году США сожгли мосты, разрушив серую зону между различными экономическими моделями (офшорная система).

Общая причина невозможности возврата в прошлое заключается в том, что ни один из этих сценариев не обеспечит активами долг, накопившийся в мировой экономике за последние 30 лет и номинированный в долларах. Фондовый рынок не выдерживает давления обязательств, вздуваясь финансовыми пузырями. Отсутствие единого подхода к будущему мировой экономики неизбежно ведет мир к географической сегментации, социальным экспериментам, гибридным войнам, стагнации и падению общего уровня жизни.

В таких условиях ставка на снятие существующих санкций и отказ США от них, как способа конкурентной борьбы, в будущем выглядит прекраснодушной фантазией. Межстрановое мирное сосуществование возможно только в виде силового паритета, а конкуренция политических стратегий реализуется только в виде войны (холодной или горячей). Было бы ошибкой считать, что США потерпели поражение, а проект финансовой глобализации окончательно рухнул.

Свою конкурентную стратегию англосаксы реализуют хоть и с переменным успехом, но "в долгую". Победа Трампа («Сделаем Америку вновь великой») и Брекзит - это не проигрыш, а переход к позиционным боям (откатились на время). Исходить надо из того, что в истории с санкциями присоединение Крыма является поводом, а сами санкции – способ долговременного сдерживания России (один из элементов холодной войны).

Тут встает очень важный вопрос о наличии у России контрстратегии - при очевидной стратегии «коллективного Запада» на ее изоляцию. Вопрос этот или традиционно закроют мантрами о теории заговора и конспирологии (продолжение инерционного сценария развития), или его придется решать (мобилизационный сценарий).

Суверенитет – это не декларация или самоощущение (состояние души). Это историческая проектность, система ценностных ориентиров и механизмы ее защиты (экономический, военно-политический социальный, технологический и т.д.). Это способность заверстать культурный код в экономическую стратегию (осметить), легитимизировать ее через дискуссию внутри страны и защитить от агрессии извне, сделав привлекательной для большего числа субъектов мирового рынка.

Иными словами, историческая проектность реализуема только при наличие своего внутреннего кредитного механизма (капитализация) и широкой социальной базы, включая политический класс и бизнес-элиту (институализация согласия). Это два главных вызова России. Две ключевые задачи, которые Владимиру Путину необходимо решить в обязательном порядке. Иначе ручной режим потребует от президента сначала пристрастится к курению трубки, потом отрастить усы, а там и до шинели один шаг…

МЕЖДУ ЗАПАДОМ И ВОСТОКОМ

Присоединив Крым, Россия сделала политическую заявку на новую идентичность (национальный проект). При этом эмитент национальной валюты сохраняет двойной (полугосударственный/полукоммерческий) статус и двойное, по факту, подчинение. Все публично озвученные планы по модернизации национальной экономики увязаны с экспортной выручкой (зарплатная логика) и возобновлением доступа к международному рынку капитала (менеджмент среднего звена).

В публичном пространстве широко циркулируют всего две конкурирующие стратегии развития России. Одна принадлежит Столыпинскому клубу (Титов), вторая – Центру стратегических разработок (Кудрин). Обе не выходят за пределы косметического ремонта экономики, которая с трудом выжила после 30 лет хаоса. Обе, так или иначе, рассчитывают на то, что «заграница нам поможет». И в этом смысле конкурирующими они не являются.

Если прямо трактовать основной тезис программы Кудрина, то смысл ее очень простой: есть западный проект, в котором у России «зависли» немалые средства, поэтому собственный проект России не нужен и даже опасен. Проект Запада принципиально открыт, для присоединения, надо всего лишь обменять экономику на политику. «Снизим геополитическую напряженность» и покаемся, и нас поймут и простят.

Оппоненты возражают: двигаться вперед надо вместе с Китаем. Фактически, они согласны с Кудриным в той части, что России не нужен собственный проект – слишком невзрачно задние российского капитализма на фоне небоскребов китайского коммунизма. Заниматься собственной проектностью хлопотно (встает вопрос личной ответственности за конкретные показатели), реализовывать ее тяжело, а в условиях отсутствия внутреннего кредита – невозможно.

Столыпинский проект начинается и заканчивается на финансировании внутреннего рынка по образу и подобию количественного смягчения, с целью поддержки «малого и среднего бизнеса» (зависает между Западом и Востоком). Заигрывание со средним классом и господдержкой на системность не тянет. Для западного проекта слишком много государства, для китайского наоборот – не хватает стратегического партнера (малый и средний бизнес на это роль никак не годятся).

Обе схемы (западная и восточная) позиционируют себя внутри чужой модели развития в надежде капитализировать экономику страны на конкурирующей площадке за счет конкурентных институтов (закрытые статьи бюджета на новейшие вооружения существуют как изъятие из общего контекста). У этой логики есть свое объяснение.

25 лет страна жила в убеждении, что существует некий нейтральный рынок капитала и технологий, а конкуренция – это путь к гармонизации всеобщих интересов и «вечному миру». По инерции мы все еще надеемся прокатиться на чужом поезде за чужой счет. При этом любой бизнесмен знает, что конкуренция – это всегда война, мир в которой возможен только при наличии суперарбитра.

В последнее время много шума вокруг «Национальной технологической инициативы» и «цифровизации» как новых механизмов капитализации российской экономики. Герман Греф называет это притоком денег из ниоткуда. Инновационные энтузиасты как-то забывают, что для «цифровизации» экономики необходимо не только первое (собственно, цифра), но и второе – экономика.

Без полноценной промышленной политики НТИ и «цифра» вместо роста национальной капитализации принесут кратный рост активности на фондовом рынке (приватизация по примеру 90-х гг.). Что здесь подкупает? Ситуация узнаваемая и легко конвертируемая. Все тропинки протоптаны, все дорожки хожены. На теме приватизации «выросла» большая часть экономического блока правительства России.

В отсутствии экономической стратегии правительство симулирует активность (прогнозы курса доллара и цен на нефть), углубляя ключевые зависимости и диспропорций России в отношениях с Западом. Главная диспропорция – рентный характер российской экономики.

В сложившейся на сегодня конфигурации мирового рынка Россия занимает ресурсный сегмент (низовой уровень в системе создания добавочной стоимости). Это не позволяет говорить о новом «железном занавесе». Подобный сценарий приведет, скорее всего, не к новому цивилизационному проекту, а к «северокорейскому» варианту экономического рудимента Поднебесной.

В условиях, когда два ключевых центра мировой экономики (США и Китай) нацелены на строительство самостоятельных проектов, Россия может рассчитывать только на кооперационный проект. Свой шанс на индустриализацию мы уже использовали вначале прошлого века, когда Россия соединила колоссальные объемы дешевых трудовых ресурсов (крестьянство) с энергетическими ресурсами (план ГОЭЛРО).

Главный риск кооперационного проекта – изоляция. Строить его надо на критических зависимостях Запада и Востока от России (природные ресурсы) и создании на их базе механизмов, делающих изоляцию страны недопустимо для них затратной. А развивать на этой основе следует интеллектуальный ресурс (инженерный потенциал у России по-прежнему один из самых высоких в мире). Сегодня в такой трактовке задачу никто не ставит. Дискутируется она только в спорах небольшой группы экспертов, которые в правительственный шорт-лист не входят.

МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ

Даже логика «чистого экономизма» неизбежно приходит к логике консолидации всего хозяйственного комплекса (государство как солидаристский институт). Здесь надо понимать, что суть либерального проекта глобализации заключается не в поддержке рынка, а в отказе от национального государства (денационализация) как способа обеспечения стратегии – перераспределение совокупных издержек и ключевых рисков (инвестиции, торговля, медицина, образование, режим безопасности и т.д.).

Проще говоря, без «калибров», «армат» и гиперзвуковых ракет эффективного политического и экономического суверенитета не достигнешь (свободы принятие решений без силовой поддержки не бывает). Контроль над контуром национальных ресурсов невозможен по отдельным параметрам, а только через базовые солидаристские институты. Еще проще, капитализация национальной экономики означает социальный консенсус вокруг общей стратегии развития (институциональное оформление).

Ключевым механизмом глобализации (десуверенизация) являлась девальвация долгосрочных фондов с последующей и/или параллельной дискредитацией системного регулятора (государство) как субъекта ответственной деятельности (делигитимация через коррупционные схемы). Следующим шагом вполне логично выглядела замена национальной институциональной среды на внешнюю.

Отсюда вывод, что обратный процесс (суверенизация) должен строится на восстановлении в правах системного регулятора. Государство должно вернуть себе право и способность самостоятельно формировать долгосрочные фонды (программы) и определять порядок их применения (реализация). Речь о готовности и возможности государства разработать систему долгосрочных целей общенационального характера, развернуть их в проект и строго придерживаться проектной логики. Цели эти не могут ограничиваться одним (пусть даже и 6-летним) электоральным циклом.

Собственно, именно об этом Владимир Путин сказал на встрече с сопредседателями своего предвыборного штаба сразу после оглашения итогов голосования, когда заявил, что его приоритетами будут два направления: внутренняя политика и экономика. Рассматривать сегодня эти два параметра по отдельности нельзя. Новая модель глобального миропорядка строится на институциональном лидерстве политической системы, а не на автономности частных предпринимателей.

Сегодня принципиальным фактором для страны является не то, что она остается рентной экономикой, а то, кто и как эту ренту делит. Как деньги поступают (и поступают ли) в конкретные проекты. Если рентой будут распоряжаются рыночные субъекты, которые решают вопросы собственного бизнеса, которым нет дела, куда инвестировать и кому эти инвестиции приносят благополучие, то страну ждут социальные потрясения.

Это не эксклюзивный российский вызов, не чисто российская интеллектуальная конвульсия. Это мировой тренд. Для осознания этого, достаточно ознакомиться с предвыборной программой Трампа или послушать последние выступления Терезы Мэй, особенно по Брекзиту.

Развернутая в экономический проект долгосрочная стратегия подразумевает наличие ответственных субъектов ее реализации. Малый и средний бизнес с прогнозным горизонтов в 2-3 года, как уже отмечалось выше, на эту роль не годится. Надо переходить от дробления промышленности на рыночных субъектов к консолидации производственных цепочек в кластеры по примеру советских производственных объединений. (Если советский пример коробит сознание, то стоит посмотреть на принципы работы «Самсунга», «Тойоты» или «Боинга»).

Сегодня Китай, Россия и Индия строят свое сотрудничество через крупные госкомпании, которые выступают агентами национальных интересов. Именно это обстоятельство ставится им в вину западными партнерами. При заключении контрактов они исходят не столько из размера собственной прибыли, сколько из эффектов, возникающих для всего хозяйственного комплекса страны, а в долгосрочной перспективе это является очевидным конкурентным преимуществом. Госкомпании защищают свой статус не перед глобальным рынком, а в глазах государства.

«Роснефть», «Газпром», Ростех, General Electric, Airbus, Ruhrgas, ExxonMobil и CNPC становятся реальными творцами истории. Крупным корпорациям суждено определить будущее мировой экономики. Грядет эпоха структурных мега-сделок, конкуренция из корпоративного сектора вышла в межгосударственное пространство, принятие ключевых бизнес-решений переместилось на уровень первых лиц государства.

В условиях рентной экономики это создает дополнительные политические риски, так как стоимость природных ресурсов («национальное достояние») не воспринимается обществом в качестве предпринимательского дохода. Снимать эти риски можно только политически, через ответственную социальную политику и открытую риторику (диверсификация ответственности).

Главное, что необходимо здесь понимать, это то, что в условиях санкций открытая экономика невозможна. Такая открытость ведет к вымыванию из страны средств, утечке мозгов и потере финансовых авуаров. Капитализация на бешеных приватизационных деньгах закончилась, тема национальных ТНК на западных рынках закрыта. Инвестировать свои деньги в западный проект Россия (Китай, Индия и т.д.) может только на условиях самого Запада.

Укрепление политического влияния через экономику, а не наоборот – растворение политической субъектности в общем рынке, является целью любого национального проекта. В этой метрике просьбу о снижении уровня геополитической напряженности можно трактовать только как желание экономических институтов покончить с самостоятельной политикой России. И тут ничего удивительного нет. Именно под эту задачу (встраивание в глобальный рынок и адаптация политических институтов к его условиям) российские экономические институты и создавались.

Сегодня здесь проходит водораздел. Искрит между политической установкой на суверенитет и экономической на его ликвидацию. Это необходимо для себя жестко отфиксировать. Здесь настоящий выбор, и не только для России. Осознает ли это вновь (с нуля) избранный президент России? Мы это поймем в самое ближайшее время. Многое станет понятно по первому кадровому решению – назначению главы кабинета министров Российской Федерации.