Как Сергей Есенин выкрал Айсидору Дункан...

...Речь пойдет о приезде в Советскую Россию знаменитой американской танцовщицы Айседоры Дункан. Сам факт ее приезда общеизвестен, но, как оказалось, до сих пор оставались неизвестными обстоятельства и подробности самой поездки. Вы сейчас сами все поймете...
   
Доехав до нашей западной границы и не увидев никого из встречающей стороны — у них там что-то "не срослось" и они опоздали — она, плохо разбираясь в географии (общая беда всех американцев), не зная дороги и русского языка и думая, что Москва уже недалеко, решила поехать на извозчике. Тут же у границы она наняла экипаж. Извозчиком оказался немец по фамилии Бах, который не знал ни английского, ни русского, равно как и дороги до Москвы, так как до сего времени зарабатывал тем, что возил желающих через границу и обратно, никуда далеко не отъезжая. Бах давно мечтал побывать в российской столице, да и деньги дама предлагала хорошие. Бах рассудил так, что если ехать от западной границы на восток, то обязательно доедешь до Москвы. В общем, он согласился и они, недолго думая, пустились в путь-дорогу.

Ориентировался немец в основном по солнцу, а поскольку у нас в России солнце видно не каждый день, то он взял несколько южнее, чем было нужно. Вместо того чтобы, как Наполеон, двинуться по смоленской дороге, он взял направление от Гродно на Могилев и Брянск. Поначалу, не чуя беды, американка восхищалась красотами русской природы и все повторяла: "бьютифэл!" и "вандифэл!" На что Бах ей неизменно отвечал: "Яволь, фрау!" Так прошел день, за ним второй, а Москвы все было не видать. Что, как мы с вами понимаем, не удивительно.
   
Надо сказать, что наши губернские дороги и сейчас не отличаются ровностью и удобством. Что уж говорить о начале 20-х годов! После трех суток подобной езды наша американка несколько погрустнела и осунулась, перышки на шляпке растрепались, платьице помялось и запылилось. Видя на пути встречный гужевой транспорт, Бах притормаживал и кричал вопросительно: "Нах Москау?!" На что мужики кричали в ответ что-то непонятное, неопределенно махали руками вдоль и поперек дороги и крутили указательным пальцем у виска. Из чего Бах делал вывод, что ехать надо прямо.
   
Легко сказать "прямо"! Всякий, кто хоть раз ездил по российским дорогам, знает, что это практически невозможно. Айседора уже мысленно проклинала Россию, немцев и своё легкомыслие...
   
Недели через три, миновав лесистую брянскую и лесисто-степную орловскую губернии, наши путешественники достигли милых моему сердцу тамбовских равнин. Все было бы ничего, и они дня через три-четыре добрались бы до Тамбова, где они могли бы передохнуть и разузнать, как им доехать до Москвы, но тут... начались проливные дожди. Мягко говоря, для наших иностранцев это означало катастрофу.
   
Дорога превратилась в вязкое непроходимое болото, мокрый чернозём толстым слоем налипал на резиновые шины колес, лошади вязли и не хотели идти. Бах проклял и Россию, и её дороги, и день, когда он родился. Эту поездку он запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Когда в 1941 году Германия напала на Советский Союз, Бах отговаривал всех, кого мог, от этой войны и даже написал Гитлеру в Берлин письмо, называя войну с Россией "самоубийством". Писал, что даже танки не смогут пройти по этой богом проклятой земле. Но его не послушались, а зря.
   
С неимоверными трудностями экипаж Баха все же продвигался к Тамбову, но чуть-чуть не доезжая до деревни Дворики, что не далеко от Порохового завода (ныне город Котовск) экипаж Иогана Баха с Айседорой Дункан на борту окончательно "сел на мель", попав в яму заполненную черноземной жижей. "Все! Конец!" — эти слова отчетливо читались в полных смертной тоски глазах американской дивы. Такой же обреченный вид был и у "капитана судна" Баха.
   
Тут, на счастье или на беду Дункан, уж и не знаю как сказать, ехал с охоты верхами житель деревни Дворики Михаил Востриков. Увидев потерпевший крушение экипаж, он решил спасти пассажирку, подъехал, поднял ее и, посадив к себе в седло, повёз домой в деревню.
   
Деревня Дворики представляла собой вытянутую улицу с двумя десятками дворов, по десятку с каждой стороны, образно говоря, дороги, прилепленными один к другому. Самый вид деревни не мог бы порадовать даже ко всему привыкший наш русский глаз.
Что уж говорить о первых впечатлениях бедной Дункан, привыкшей ко всему тонкому, изящному и прекрасному. Она не могла взять в толк, как люди могут жить в этих жалких лачугах, похожих на большие скворечники. Увы! Вскоре ей пришлось убедиться, что жить в них хоть и тяжело, но приходиться.
   
Мишка жил в покосившемся домике на краю деревни со старушкой матерью и был холост. Мать была уже слабая, хворая и Мишке приходилось везти на себе всё немудрёное хозяйство. Все это ему давно осточертело. Словом, нужна была хозяйка. Представьте его воодушевление, когда сама судьба послала ему такой подарок в виде, застрявшей на дороге Айседоры. Михаил здраво рассудил, что дамочка, конечно, городская, изнеженная и все прочее, но в его крепких руках и при должном руководстве из нее может получиться вполне сносная хозяйка. К исполнению своих замыслов он приступил тут же, на следующее утро. Так что наша иностраночка, еще не оклемавшаяся после трудностей и перипетий дороги, попала в Мишины "ежовые рукавицы".   
   
Приобщение Дункан к сельскому домашнему хозяйству Мишка почему-то называл «курсом молодого бойца», а Айседору стал называть на русский манер "Дусей". Что и говорить, после нескольких дней подобной выучки наша новоявленная Дуся, новая хозяйка Мишкиного дома, представляла собой жалкое зрелище. Она непрестанно плакала и рыдала, закрыв лицо своими нежными ручками в кровавых мозолях, приговаривая "май гад". "Гада" Востриков принимал на свой счёт, но не сердился, списывая на трудности учебного периода. Часто повторял Суворовское "тяжело в учении..." и вообще рисовал в уме радужные перспективы.

Особенно заинтересовались, вновь прибывшей, деревенские бабы. Они приходили посмотреть на Айседору, называя её при этом "заморское чудо", "залетная птичка", "заграничная фря" и "трофейная...", дальше шли принятые в нашем народе нецензурные выражения, определяющие женщину "лёгкого" поведения. Неизвестно, чем бы закончилась Мишкина "учёба" и как бы сложилась дальнейшая сельскохозяйственная карьера американки. Думаю, что ничем хорошим. Приходя на "экскурсию" бабы кричали: "Смотри, Мишка, ухайдакаешь ты ее до смерти!" На что Миша коротко отвечал: "Ничего, не сахарная..." Бабы между собой спорили: долго ли она еще так протянет — месяц или два?
   
Но видно есть Бог на свете! Он услышал слёзную мольбу безвинно погибающей в тамбовской деревне Айседоры.

Спасение пришло, как всегда, с неожиданной стороны. Зря смеются некоторые маловеры над девичьими светлыми мечтами "о прекрасном принце на белой лошади". И, о, чудо! На счастье Айседоры таковой принц не замедлил явиться.
   
Спасение пришло хоть и не в виде "натурального" принца, но молодого, белокурого, кудрявого молодца и не на коне, а сидящего в белом авто. Правда, белым авто можно было назвать условно, поскольку оно было сплошь заляпано черноземной грязью. Имя "принца", как проницательный читатель уже успел догадаться, было — Сергей Александрович Есенин, знаменитый российский поэт и хулиган. Он возвращался из Камышина, где гостил у тётки — правда, верится с трудом, что это была именно тётка — через Тамбов и Рязань в Москву и по своей привычке заворачивать «налево" с Тамбова таки завернул к Пороховому заводу, но проскочил и оказался в Двориках. Проезжая по улице деревни у последнего домика он увидел поразительную картину и остановился. Он с удивлением наблюдал, как миловидная женщина в слезах и в шляпке с перьями, в телогрейке, надетой на заграничного покроя и материи дорогое платье, в шёлковых чулках  и в кирзовых сапогах, на вскидку 45 размера, что-то рыла лопатой в огороде, периодически вскрикивая "май гад". Странного вида крестьянку сзади подбадривал подзатыльниками и хлопками ниже спины молодой мужик, как мы понимаем, Востриков, сердито покрикивая: "Глубжей, глубжей копай, Дуся, фря ты эдакая!" Лопату он при этом называл по-тамбовски «скрябкой». Увидев авто и молодого человека в европейском костюме, Дуся истошно закричала: "Хэлп ми!"— и кинулась со всех ног в его сторону, но зацепилась сапогом за ботву и растянулась на картофельных грядках.

Есенин смекнул, что тут дело не чисто. Рыцарское сердце встрепенулось в нём и он решил помочь, как он догадывался иностранке, попавшей, вероятно, в невероятную историю.
   
План освобождения созрел в его поэтической голове мгновенно. Он вылез из машины и знаками стал подзывать к себе хозяина дома.

Востриков, не спеша, гордо приосанившись, подошел к калитке. Разговор длился не долго. Есенин жал Мише руку, что-то спрашивал, щелкал указательным пальцем себя по кадыку и в заключение вытащил из кармана узких брюк портмоне, а из него красненькую бумажку и передал ее в руку Вострикова со словами: "Я тут подожду". Миша же двинулся вдоль плетня и вскоре исчез в одном из дворов где-то посередине улицы. Тут Сергей быстро-быстро замахал руками, призывая к себе уже вставшую с грядки Айседору. Она сообразив, что медлить нельзя, подлетев к авто поэта, запрыгнула в кресло. Есенин вскочил за руль, резко газанул с места и авто, взревев, на скорости понеслось по расхлябанной улице Двориков, в первый и в последний раз в истории, унося знаменитую американку к Тамбову и далее к Москве.
   
Не буду описывать растерянный вид Миши, когда он, вернувшись с четвертью самогона и соленым огурцом в руках, не застал не только блондина с его авто, но и своей будущей хозяйки Дуси. На него так сильно подействовали Дусины вероломство и неблагодарность, что он, разочаровавшись в женщинах, так и прожил всю оставшуюся жизнь бобылем.
   
Дальнейшая судьба Есенина и Дункан всем известна. В благодарность за свое спасение Айседора вышла за Есенина замуж. Но семейное счастье продлилось всего два года, так как поэт в промежутках между написанием стихов, ударялся в загулы, и супруге надоело вытаскивать пьяного и скандального супруга из полицейских участков. В подпитии Есенин называл Дункан то "скверной девочкой", то "своей милой", то Асей, то Дорой, а совсем захмелев, скатывался на простонародное  «Дуся».

На ее справедливые упрёки и воспитательные меры поэт отвечал нецензурной бранью, а в конце совместной жизни и рукоприкладством. Увидев, что с Есениным она «дала маху» и, что поэт оказался не на много лучше Мишки из пресловутых Двориков, Дункан покинула взбалмошного гениального поэта, оставив его наедине с его нетрезвой Музой, и укатила в Европу. Так разрушилась дружная и крепкая советская семья. От тоски и безысходности Есенин наложил на себя руки. Вот к чему, мой милый читатель, приводят — нетрезвый образ жизни и систематические административные правонарушения.
   
В заключение этой истории выскажу лишь одно общее умозаключение. Оно касается трагического конца Айседоры Дункан. Если в нашем тамбовском случае автомобиль сыграл спасительную, освободительную роль, то во втором — европейском, в Ницце стал причиной гибели великой актрисы. Вот и верь после этого в технический прогресс! Что касается меня, то я предпочитаю велосипед. Чего и вам желаю...

Сергей Рубцов