«Папа, я восхищаюсь Гитлером»

Это истинная история, которую мне на днях рассказал один мой хороший знакомый.

Он добрый человек, семьянин, православный. Он родом из Советского Союза и в том прошлом он оставил своих дедов, которые умерли, не дожив до «новых времен». Один его дед был Героем Советского Союза, а второй был Полным Кавалером Ордена Славы.

Звать моего знакомого Михаил и недавно ему исполнилось пятьдесят лет.

Дети у него взрослые. Их четверо. Двое мальчиков и две девочки. Старшему «мальчику» вот только на днях исполнилось тридцать два года, а младшей дочери в этом году будет семнадцать лет. Ранние они у него.

Михаил из разряда тех людей, о которых говорят: «На них земля держится». Он далек от политики, близок к Церкви, всю жизнь трудился, и всего себя отдал семье. Мне он очень нравится своим открытым взглядом, добрым бархатным голосом, который он получил словно для того, чтобы люди с первых его слов понимали, что перед ними Хороший Человек.

Он действительно Хороший Человек.

Но вот недавно он попросил меня о встрече. Во всей этой кутерьме событий, которые сегодня окружили каждого из нас, такие незапланированные встречи вещь очень непростая. Они ломают определенные установившиеся порядки протекания наших дней. Но голос Михаила, когда он разговаривал со мной по телефону, был напряжен и серьезен:

— Понимаешь, просто поговорить надо. Я что-то словно с ноты сбился, тональность потерял.

Михаил когда-то был музыкантом, и часто он выражается именно так, по «музыкальному».

Мы встретились. Утром. Я только завез дочь в школу, и мы расположились в кафе у Бессарабки. Там подают прекрасные круасаны и кофе.

— Как дела, Василий?! Очень, очень рад тебя видеть! – заговорил он, обнимая меня. Он всегда обнимается при встрече.

— Спасибо, Миша, все хорошо. Я тоже рад тебя видеть. Как ты?

— Все отлично, все хорошо. Только вот, сколько мы с тобой не виделись? Уже больше года прошло.

— Да. Суета сует. Все суета.

Мы заказали по кофе.

— Знаешь, Василий, — начал Миша – я вот о чем с тобой хотел поговорить. Мне кажется, я перестал понимать, как устроен мир.

— Ого, Миша! Ты даешь. Ты это о чем? Если ты думаешь, что в мире есть хоть один человек, который точно знает, как этот мир устроен, то ты ошибаешься. И не верь никому, кто тебе будет говорить обратное. Все мы приговорены искать свое собственное объяснение этому миру и нашему месту в нем.

— Да. Я согласен. Но вот я-то точно был уверен в том, что я нашел свое объяснение. Мой мир – это моя семья, моя Церковь, моя работа, хорошие и добрые люди, которые меня окружают, — сказал он.

— Ну, что ж. Прекрасно. Меня вообще всегда восхищала твоя способность видеть в людях только хорошее. Мне иногда даже казалось, что тебе и прощать-то людей не за что. Ты ведь не видишь в них плохого.

— Да, да, да…- Миша уставился в свою кружку с кофе и медленно принялся размешивать сахар, который уже давно там растворился.

— Несколько дней назад с дочерью разговаривал, — продолжил он, после короткой паузы.

— Ну, это хорошо. Я тоже иногда так делаю.

— Нет. Не то. Ты же знаешь, она у меня учится в одиннадцатом классе, школу заканчивает, и вот сейчас готовится к сдаче тестов. Мы говорили с ней об истории.

— А! Вот в чем дело, — ответил я.- А раньше ты с ней не говорил о том, чему их сегодня учат на уроках истории?

— Ну, ты понимаешь, Василий, говорил, конечно. Не так чтоб уж очень много, но говорил. Она у меня девочка самостоятельная и умненькая, ты знаешь. У нее одни пятерки кругом. Все учителя хвалят, на красный диплом идет, так и вмешиваться вроде незачем было. А тут вдруг такое…

— Какое?

— Она очень любит историю. У них преподаватель какой-то молодой и толковый парень. Все ученики его обожают. Он как-то так интересно ведет свои уроки, что они просто сами втягиваются в изучение тех материалов, которые он им рекомендует, и учат историю не только по учебнику, – сказал Михаил.

Это вступление он произносил так, словно извинялся за что-то передо мной.

— Ну, вот, — продолжил он. — Она мне рассказывала о том, что они изучают сегодня. С увлечением так рассказывала. Я, конечно, чувствовал, что все как-то в её рассказе не так, но даты, цифры, факты…

— И что, Миша? – спросил я его. Он все никак не мог перейти к сути. Все продолжал «извинятся».

— Да… Как так могло получиться, что я совершенно просмотрел это?

— Что просмотрел, Миша?

— Она мне стала рассказывать, как Германия в 41-м году напала на Украину. О том, какое героическое сопротивление Украина оказывала немецким оккупантам и о том, как Советский Союз помогал Украине в этой борьбе. Я не перебивал. Хоть и странно все это звучало, но она говорила обо всем этом с увлечением.

— И?

— Ну, вот. Когда она закончила рассказывать о том, как Сталин в послевоенное время организовал репрессии против украинских гастарбайтеров, которые во время Второй Мировой Войны были на заработках в Германии, я просто не смог дальше слушать. Я спросил у нее: «Доченька, а ты не могла бы своему учителю истории задать несколько вопросов? От меня лично?».

Миша остановился, чтоб дух перевести. Он смотрел на меня с опаской, так, как будто рассказывал мне что-то очень удивительное, чего я не знаю, и за что нас с ним прямо здесь, в кафе, арестовать могут.

— И что же за вопросы ты попросил передать учителю, Миша?- спросил я.

— Так в том-то и дело, что я и сказать ничего не успел. Сразу вмешалась Маша, жена. Мы на кухне разговаривали. Она просто напала на меня: «Ты что?!- говорит.- Хочешь дочери аттестат испортить? Ей поступать в следующем году. Еще не хватало, чтобы она по истории провалилась. Ты же знаешь, нам нужен Красный Диплом. Прекрати, Миша, я тебя очень прошу».

Сказав это, Миша сделал губы буквой «О», и такими же круглыми глазами, склонив голову набок, уставился на меня.

— А что дочка, Миша? – спросил я.

Миша постепенно размагнитил всю конструкцию своего удивленного лица, брови заняли исходное положение, и он вздохнул.

— Ну, что дочь? Сказала: «Папка, я тебя люблю!» и убежала к себе в комнату делать уроки, — ответил он.

— Миша, если это все, то я не понял твоего удивления и расстройства. Сегодня дети, особенно те, которые успевают по истории, и не такое тебе сказать могут, — сказал я.

— Вась, но это ведь не все, — сказал Миша и будто слюну проглотил.- Я ведь не смог так оставить разговор. Как-то все с её стороны было легко и просто. Со стороны дочери. Как-то мне показалось, что вещи, которые для меня важны, для нее суть не важные. И она как-то легко играется со всем, с чем играться нельзя. Я зашел к ней в комнату, и все-таки спросил: «Дочь, вот если вы сейчас по истории проходите Вторую Мировую Войну, то, что тебя поразило в больше всего, или ужаснуло, или восхитило? Можешь сказать?».

— И как, ответила она тебе? — спросил я.

— Да, ответила, — сказал Миша.- Причем легко и даже увлеченно. Она сказала, что она восхищается Гитлером. Что он, конечно же, плохо все сделал, что напал на Украину, и к евреям он плохо относился, но для своего народа он делал все правильно. Это ведь каким надо быть великим человеком, чтобы после поражения в Первой Мировой Войне, суметь мобилизовать свой народ, восстановить государство, создать саму сильную армию в мире, и захватить всю Европу. Да и к нам он хорошо относился. Многие ведь украинцы работали в Германии. Хорошие деньги зарабатывали. Потом, конечно, все полетело к черту, но почти два десятилетия Гитлер был главным человеком мира, а немцы были самой сильной нацией. Да ты посмотри на них сегодня. Как мы живем – победители, и как они живут – побежденные. Так что Гитлер – это сила.

Миша говорил мне это все, смотря как-то в сторону, на одном дыхании и одной интонацией. Как автомат. Размеренно, растерянно и глухо.

— Вот теперь все, Василий,- сказал он, и поднял на меня глаза. — Василий, что это? Я ведь попробовал сказать ей, что все не так, что все наоборот, что наш дед, и что другой наш дед…

— А она что? — спросил я.

— Она? Она засмеялась и сказала, что если наоборот, так значит наоборот. И вообще, что ей надо делать уроки, и чтобы я шел к маме,- ответил Миша.

— Да, брат, — сказал я,- Вот это вывод серьезный. Школа пройдена не зря.

— Но, Василий,- сказал Миша и взял меня за руку, словно я собирался подниматься из-за стола и уходить, а он не давал мне этого сделать. — Василий, но она ведь хороший человек. Ведь она добрая и умная. И красный Диплом у нее будет. И меня она любит и мать. Ведь что получается?

— Получается, Миша, что у неё все прекрасно, — ответил я.- И ты, и семья, и красный диплом, только вот базовая гражданская программа внутри нее заменена. Она другая. И не только она, Миша. Каждый год все больше таких любителей Гитлера выпускается из наших школ и ВУЗов. И все больше будет таких молодых и талантливых учителей истории. И живем мы с тобой уже совсем в другой стране, Миша. Скоро мы с тобой вообще, Миша, окажемся в оккупации. Вот такой коленкор.

Миша смотрел на меня прямо. Крутил в руках пустую чашку из-под кофе, и периодически прикладывал её к губам, забывая, что кофе он выпил давно.

Разговор закончился ничем. Я, конечно, напомнил Мише о его родительских обязанностях. О том, что главное – это не красный диплом, а чистые души наших детей, да их любовь к нашей Родине, и вера Православная, и единство наших народов, на этой вере основанное. И Миша меня, конечно, слушал. Но слушал грустно, слушал так, что и сам уже понял, что ничего он уже не исправит, и что дочь его уже совсем уже не то, что есть он сам.

Берегите себя, православные. Ведь помните, как когда-то сказал Господь: «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям».

И детей своих берегите.

Василий Волга