Забыть Сталинград. Почему немецким историкам понадобилось преуменьшить значение нашей победы

Второго февраля 1943 года сокрушительной победой русского оружия закончилась Сталинградская битва, зачастую называемая величайшим сражением Второй мировой войны. Наша победа широко отмечалась во всех странах антигитлеровской коалиции, британцы даже выковали в дар городу символический «Сталинградский меч». По всему миру немало названий улиц и площадей в честь Сталинградской битвы. «Сталинград» стал символом победы над нацизмом. Однако такой символизм нравится далеко не всем.

Немецкий историк Йенс Венер, сотрудник военно-исторического музея бундесвера в Дрездене, в наделавшем шуму интервью «Немецкой волне» заявил, что Сталинградская битва слишком переоценена и в России, и на Западе. Слишком большой акцент на одной битве неверен, утверждает он.«Когда одному из событий, в данном случае — Сталинградской битве, уделяют слишком много внимания, это рано или поздно может привести к использованию истории в тех или иных целях, к утере представлений о реальности. Справедливее был бы не выборочный подход, а объективный рассказ обо всех преступлениях военных лет… преступления, совершенные немцами на территории современных Беларуси, Украины, России, когда проводились систематические зачистки среди мирного населения, как бы отходят на второй план или не упоминаются вообще, в то время как о битве под Сталинградом мы вспоминаем регулярно и с широким размахом», — заявил Венер.

Справедливости ради, Венер предлагает «демифологизировать» Сталинград не столько в пользу успехов западных союзников, сколько в пользу других знаменитых битв на Восточном фронте — Московской, Курской и Белорусской операции 1944 года, которые серьезно недооцениваются в западном массовом сознании и практически забыты в Германии. «Мы почти ничего не слышим о Белорусской операции 1944 года, а ведь поражение, которое понесла в результате нее нацистская Германия, стало крупнейшим за всю военную историю Германии вообще! Эта катастрофа (с военной точки зрения) практически отсутствует в коллективной исторической памяти немцев».

Однако после недавних поучений немецкой журналистки Сильке Бигальке о том, что мы в России неправильно трактуем Блокаду Ленинграда, новый «урок истории» из Германии был воспринят многими как очередное оскорбление от потерявших берега немцев. И нельзя сказать, что подобное восприятие ошибочно. Вполне понятно, что хотел сказать Венер на самом деле: побольше немецких преступлений, поменьше — русских побед. И поменьше внимания событиям, которые происходили на нынешней территории России, и побольше акцента западной, где за мемориальные мероприятия отвечают Порошенко и стремительно украинизирующийся Лукашенко.

Сталинград, как всемирно признанный символ военной мощи России, а значит и ее исторического престижа, должен быть в глазах Запада «демифологизирован». И тут в ход идут самые странные утверждения и аргументы: «Значение Сталинграда было скорее психологическим. Поражение немцев было воспринято с восторгом не только в Советском Союзе, но также в Великобритании и США. Сражение имело огромное значение с точки зрения пропаганды. Вообще же, если сравнивать вермахт до Сталинграда и в июне–июле 1943 года, то после Сталинграда вооруженные силы гитлеровской Германии значительно прибавили. Это касалось и боевой техники, и подготовки личного состава армии. Но заметно больше прибавили воевавшие против Германии союзники, что в итоге и решило исход войны» — утверждает Венер.

Хорошенькая «психология» — полмиллиона человек туда, полмиллиона сюда. На самом деле, разгром под Сталинградом был для немцев прежде всего катастрофической потерей в живой силе. Крупнейший российский военный историк Алексей Исаев указываетв своем разборе утверждения Венера, что никогда до августа 1944-го вермахт не терял и не потеряет столько солдат единовременно. Рейх потерял убитыми и пленными несколько сот тысяч человек, целую Шестую армию. А эта армия по численности была равна двум советским фронтам. Значительный участок германского Восточного фронта просто перестал существовать и, чтобы предотвратить катастрофу, Гитлеру пришлось отказаться как от стратегических достижений летне-осенней кампании 1942 года — Кавказа, так и от нависавшего над Москвой Ржевского выступа.

«Сталинградский миф» и в самом деле имеет один изъян: из массового сознания совершенно вытеснен оказался тот факт, что основной целью вермахта в 1942 году был отнюдь не Сталинград, а Кавказ и его нефть. Занятие северокавказских и бакинских нефтепромыслов обездвижило бы Красную армию и придало бы новый импульс немцам. Большой нашей стратегической удачей было то, что немцы вообще втянулись в столь серьезные бои за не имевший для них столь уж критического значения «Город Сталина». А уж то, что они попались в ловушку, потеряв и столько людей и почти все занятые за предыдущий год территории, и в самом деле было катастрофой для Германии и безусловным торжеством и для Советского Союза, и для всей антигитлеровской коалиции.

Еще одним важным следствием Сталинграда и последовавшей за ним зимней кампании СССР, было то, что практически прекратила существование как фактор, влиявший на событие на Восточном фронте, гитлеровская «Ось». Потери немецких «союзников» — румын, итальянцев, венгров, — были столь значительны, что они от них так толком и не оправились. Мало того, сами немцы пришли к выводу, что полагаться на заслон из «союзников» на важных участках фронта попросту невозможно. То есть растягивать фронт пришлось еще сильнее — и это не особо помогло. В августе 1944 года балканский рубеж Германии попросту рухнул из-за «предательства» Румынии, король которой Михай сверг гитлеровского ставленника Антонеску и присоединился к СССР, за что был удостоен ордена «Победы» как изменивший обстановку в масштабе группы фронтов. Зерно этого поворота было посеяно именно в результате гибели двух румынских армий под Сталинградом.

Если еще говорить о «психологии». Она имела значение, прежде всего, не в том смысле о котором говорит Венер, — мол победа была с восторгом отмечена СССР и союзниками. Наше торжество в каком-то смысле меркло по сравнению с ужасом немцев. Именно после Сталинграда немецкая нация осознала, что ее фюрер потерпел унизительное поражение, и перед Рейхом всерьез замаячила перспектива полного поражения.

Ни битва под Москвой, ни Курская битва не остались в сознании немцев как катастрофы, поскольку и в том и в другом случае немцы были наступающей стороной. Их поражение состояло в «невзятии» тех или иных позиций и некотором отступлении с них. Под Сталинградом же оказалась в окружении многосоттысячная немецкая армия, она вынуждена была обороняться, фюрер поклялся ее спасти, деблокировать или снабжать по воздуху. Оказавшиеся в окружении солдаты писали родным слезливые письма, а в памяти выживших пленных сохранились ужасающие картины голода и беспомощности. В немецком мифе о войне Сталинград предстает как «трагедия» в которой дотоле бравые «фрицы» оказались в роли жертвы…

Когда фюрер обещание не выполнил и «фестунг Сталинград» пал, Третьему Рейху пришлось голосом Геббельса объявить общенациональный траур. Иными словами, Сталинград был официально признанным поражением Германии и лично Гитлера, после которого говорить о непобедимости Рейха уже не приходилось. В этом смысле впечатление, произведенное Сталинградской битвой на самих немцев, было еще больше, чем впечатление, произведенное на русских и союзников.

В немецком национальном сознании последние 78 лет и в самом деле присутствует «сталинградская травма» — ощущение, что с русскими воевать нельзя, а то может выйти очень скверно и будешь сильно страдать. Именно от этой травмы, похоже, и хотел бы излечить своих соотечественников «доктор» Венер. Мол, воевать с русскими можно, ничего страшного, это просто война, а на войне всякое бывает — главное не устраивать холокоста и военных преступлений и тогда, может быть, победишь этих «иванов». Удивительно напоминает недавние камлания писателя Быкова о том, что Гитлер бы победил, если бы не устраивал холокоста и договорился бы с нашей интеллигенцией.

Не хочется быть параноиком, но слишком уж часто снаряды идеологической войны стали падать в одну и ту же воронку — на «разблокирование» стоявшей у послевоенных поколений «по умолчанию» мысли, что гитлеровцы не могли победить просто потому, что наш народ было не сломить и мы были сильнее. А раз ничего предопределенного не было — можно еще раз попробовать.

Символом нашей несломленности стала Блокада Ленинграда, а символом невозможности нацистской победы — Сталинградская битва. Именно поэтому нас ждет в ближайшие годы ни одна и не две попытки «ревизовать» эти события и от штурмовых отрядов западных историков и от собственного «либерального СС».
Егор Холмогоров