"Совет Европы находится в глубоком кризисе, и необходимы экстренные меры по спасению ключевой организации". Несмотря на праздничный повод (семидесятилетие со дня основания СЕ), именно эта тревожная мысль чаще других звучала в высказываниях самых разных высокопоставленных фигур в последние дни. А рядом неизменно упоминалась Россия.
МИД Украины обвинил Москву в "разрушительных действиях", в частности в "прямом финансовом шантаже СЕ с целью достижения своих антидемократических внешнеполитических целей", и призвал Европу не идти "на безосновательные уступки в пользу крупнейшего государства-нарушителя".
Президент же Франции по итогам встречи с генеральным секретарем СЕ Турбьёрном Ягландом заявил прямо противоположное. По его мнению, Страсбург и Москва нуждаются друг в друге, и важно, чтобы Россия оставалась в СЕ. Макрон прозрачно намекнул, каким именно он видит выход из ситуации: "Хотел бы, чтобы Совет Европы преодолел существующий кризис и обратил свои взгляды в будущее".
Куда уж прямее и откровеннее посоветовать СЕ отказаться от бескомпромиссной конфронтации, забыть прошлые трения и обратиться к текущей повестке.
Рекомендация актуальная. Беда в том, что сама природа Совета Европы и ассоциированных с ним организаций делает крайне затруднительным следование очевидным в своей разумности советам французского президента. И события неуклонно движутся по худшему из возможных для СЕ сценариев.
Считаные недели остаются до второй годовщины отказа России выступать в СЕ в роли мальчика для битья, который еще и оплачивает этот "банкет". В ответ на лишение российской делегации в 2014 году — за "военную агрессию и дальнейшую аннексию Крыма" — права голоса в Парламентской ассамблее, а также отстранение представителей страны от участия в работе руководящих органов ПАСЕ и в миссиях наблюдателей, напомним, Москва в июне 2017-го перестала выплачивать взносы в СЕ, причем прямо заявила, что для урегулирования конфликтной ситуации права России должны быть восстановлены в полном объеме.
За это время долг Москвы перед Советом Европы достиг 60 миллионов евро, а десять процентов бюджета ПАСЕ подверглись вынужденной заморозке. Публичная реакция руководства организации по данному поводу за эти почти два года благополучно продрейфовала от гневных требований погасить задолженность до все более нервных, хоть и неконкретных, призывов к миру.
Москва при этом не только не выражает обеспокоенности по поводу сложившейся ситуации и возможных последствий, но и предупреждает, что готова полностью покинуть организацию. Только что масла в огонь подлил постоянный представитель страны в СЕ Иван Солтановский, заявивший, что Россия прорабатывает все варианты действий, включая выход даже из Европейской конвенции по правам человека.
Прекращение сотрудничества Москвы с некоторыми структурами СЕ, той же ПАСЕ, безусловно, неприятно для Страсбурга, но негативные последствия от этого шага даже близко не сравнятся с уроном для, наверное, самого знаменитого правозащитного института в мире — Европейского суда по правам человека, если Россия выйдет из сферы его компетенции, отозвав свою подпись под конвенцией. Если использовать бизнес-терминологию, это будет означать потерю для ЕСПЧ самого большого на континенте правозащитного "рынка", что нанесет крайне серьезный ущерб и престижу организации, и ее влиянию.
Что касается России, то разрыв со структурами СЕ здесь вызовет скорее позитивную реакцию общества, включая его политически активную часть.
Приоритет международного, в том числе европейского, права в целом воспринимается в стране отрицательно — как ограничение национального суверенитета. А уж в случае СЕ и особенно ЕСПЧ этот негатив еще больше усиливается, поскольку те регулярно принимают решения, которые трудно назвать иначе, нежели предвзято антироссийскими.
Конституционный суд России в 2015 году официально разрешил властям страны не исполнять решения ЕСПЧ, тем самым признав приоритет национального законодательства над международным. Однако Москва воспользовалась этим своим правом на данный момент всего дважды. Так что, несмотря на все пертурбации последних лет, Россия остается дисциплинированным членом Европейской конвенции по правам человека, и это также вызывает немалое раздражение у части российского общества.
Фактически единственный (и реально значимый) аргумент для продолжения взаимодействия с СЕ — гуманитарно-гуманистические соображения. Как верно подметил тот же Солтановский, благодаря сотрудничеству с СЕ в стране уже проделана огромная работа и по модернизации отечественной правовой системы, и по гуманизации пенитенциарной системы, и многое-многое другое.
Но хотя на этом пути еще немало должно быть сделано, возникает закономерный вопрос: а нужен ли и дальше России на этом пути Совет Европы, особенно в его нынешнем русофобском варианте? Не проще и не эффективнее ли продолжить данную работу самостоятельно?
Москва оставляет дверь открытой — но ждет шагов от СЕ. И вот тут начинается главная проблема.
Ибо Совет Европы и его решения подчинены логике, весьма далекой от рациональной.
Политика вообще, а международная в частности — это квинтэссенция прагматизма. Любые попытки руководствоваться в этой сфере идеологическими догмами всегда оборачивались очень серьезными, а то и катастрофическими последствиями.
Но Европа за более чем полвека вырастила огромный политический класс, который искренне убежден, что к нему это не относится.
Частично это связано с десятилетиями мира и процветания, аналога которому нет в истории континента. Отсутствие суровых вызовов и тяжелых жизненных испытаний способствует инфантилизации людей, даже если они достигают весьма значительных карьерных высот, которые, казалось бы, должны были лишить их розовых очков.
В итоге Европа ныне пожинает плоды развития собственной системы. За последние десятилетия существенная часть европейских государств, по сути, лишилась суверенитета, а прикрытием для новой формы колониализма выступили как раз возведенные в абсолют идеологические догмы либеральной политкорректности (или политкорректного либерализма).
В рамках этой системы были взращены политические элиты целых государств, начисто лишенные чувства ответственности перед собственными странами и народами, зато истово преданные "единственно верному учению", служение которому, кстати, весьма щедро вознаграждает их лично.
В принципе, в европейскую систему встроены предохранители, не позволяющие политическим "инфантилам" вмешиваться в по-настоящему значимые вопросы. Например, Европарламент, где таковых довольно много, не имеет реальных полномочий и возможностей влиять на решения, которые принимают как раз бюрократы и политики-прагматики.
Но Совет Европы и связанные с ним институты — воплощение и апофеоз идейных основ, на которых стоит нынешний Запад. Ничего удивительного, что в этой системе истовые приверженцы "правильной" идеологии заняли слишком значимые позиции, чтобы их самих можно было просто подвинуть, а их мнение проигнорировать.
Им все равно, что конфликт России с Советом Европы уже повлек серьезные проблемы для организации. Эта не их головная боль, а страсбургских бюрократов, которые пытаются свести концы с концами и осознают всю тяжесть последствий в случае полного разрыва с Москвой.
Все это совершенно неактуально для тех, у кого весь смысл завязан на бескомпромиссность позиции "ни малейшей уступки Кремлю".
Так что любые призывы Макрона к миру — это призывы исключительно "внутрь Европы". И, возможно, безнадежные.