Легион и Мафия

Французский термин «Чехословацкий легион» распространился только после окончания Первой мировой войны, а сами легионеры им на фронте не пользовались. Они называли себя добровольцами, а друг друга — братьями. В августе 1914 года в России из местных чехов была сформирована Чешская дружина. В 1915 году великий князь Николай Николаевич разрешил принимать в дружину чехов и словаков из числа австро-венгерских военнопленных. В русской армии появился Чехословацкий корпус. Позже чешские полки стали Добровольческими революционными войсками, а 7 января 1919 года они получили имя, не нуждающееся в переводе — Československé vojsko na Rusi. Но для удобства читателей я остановлюсь на термине Легион. На Руси легионеров было около 60 тысяч. Вместе с братьями, действовавшими во Франции и в Италии, их насчитывалось до 100 тысяч человек.

Название Мафия, напротив, было избрано и использовалось самими участниками внутреннего антигабсбургского сопротивления времён Первой мировой. В Мафии состояло всего около двухсот человек, но они располагали исключительным влиянием внутри страны и обширными связями за рубежом. В руководство Мафии входили такие люди, как выпускник Сорбонны Эдвард Бенеш (защитивший в Дижоне докторскую диссертацию о чешском вопросе) или лидер младочешской партии Карел Крамарж (принявший православие, чтобы жениться на Наталье Николаевне Хлудовой, которую он увёл у её первого мужа — русского фабриканта Абрикосова; подробнее о жизни и деятельности Карела Крамаржа см. Портрет второй. Карел, друг России.). Название своей организации борцы за независимость Чехословакии позаимствовали у сицилийской мафии, полагая, что только мафиозные средства позволят им достичь цели.

Помимо общих целей, Легион и Мафию объединяла фигура человека, которого они признавали своим лидером — Томаша Гаррига Масарика. Масарик родился в 1850 году в юго-восточной Моравии и при рождении получил имя Томаш-Ян. Отцом его был неграмотный словак, работавший кучером. Мать служила кухаркой в доме у богатых людей и говорила по-немецки лучше, чем по-чешски. (Патриотические легенды приписывают Масарику более высокое происхождение; одна из них делает его внебрачным сыном самого императора Франца-Иосифа). Самостоятельную жизнь Масарик начал в 15 лет. Едва закончив гимназию, он стал давать частные уроки, чтобы заработать на собственное дальнейшее образование. Заодно обучил грамоте и своего отца.

Сначала Масарик был страстным католиком и даже намеревался стать католическим священником, но позже перешёл в протестантизм. Работая репетитором в домах состоятельных и влиятельных людей, он нашёл среди них нескольких спонсоров и меценатов, что позволило ему поступить в Венский университет. В 27 лет Масарик женился на дочери нью-йоркского предпринимателя Шарлотте Гарриг и присовокупил её фамилию к своей. В 32 года он стал профессором философии в Пражском университете, в 41 — депутатом австрийского рейхсрата, в 49 прославился защитой еврея Хильснера на антисемитском судебном процессе, в 52, читая лекции в Чикаго, познакомился с Милюковым, в 59 сорвал одну операцию австрийских спецслужб в Хорватии (император Франц-Иосиф покарал Масарика, на приёме демонстративно повернувшись к нему спиной), в 63 издал монументальный труд «Россия и Европа» (на немецком языке).

В 1914 году, когда началась Великая война, шестидесятичетырёхлетний Масарик считался наиболее авторитетным чешским интеллектуалом и политиком. Он покинул страну и 6 июня 1915 года произнёс в Женевском университете речь по случаю пятисотлетия сожжения Яна Гуса, в которой впервые сформулировал требование независимости Чехословакии. До этого чехи говорили исключительно об автономии в рамках дунайской монархии; теперь Масарик провозгласил, что между чехами и Габсбургами больше не может быть мира. Вскоре он получил сербский паспорт. Милан Растислав Штефаник, французский генерал словацкого происхождения, познакомил Масарика с премьер-министром Франции Аристидом Брианом. В 1916 году в Париже возник Чехословацкий национальный комитет. Де-факто это был триумвират Масарика, Штефаника и Бенеша (последний эмигрировал во Францию в 1915 году). В мае 1917 года Масарик в качестве представителя комитета прибыл в Россию.

В истории бывают события, остающиеся почти незамеченными великими нациями, но имеющие огромное значение для небольших народов. Летом 1917 года правительство Керенского предприняло наступление, закончившееся провалом. Одним из немногих успешных эпизодов этой операции было сражение у Зборова. 2 июня 1917 года три чехословацких полка русской армии (носившие имена Яна Гуса, Йиржи Подебрада и Яна Жижки), потеряв около 200 человек убитыми и 700 ранеными, прорвали австро-венгерский фронт на глубину пять километров, взяли свыше трёх тысяч пленных и захватили 20 орудий. Чехи впервые с 1620 года сражались под собственными знамёнами. Сражались так, что были награждены правом носить на этих знамёнах георгиевские ленты. Фактически речь шла о рождении новой нации. При Зборове дрались всего три с половиной тысячи чехословаков, но среди них были:

— Ярослав Гашек (впоследствии написавший «Бравого солдата Швейка»);
— Ян Сыровый (впоследствии ставший беспартийным премьер-министром Чехословакии);
— Зденек Фирлингер (впоследствии ставший социал-демократическим премьер-министром Чехословакии);
— Людвик Свобода (впоследствии ставший коммунистическим президентом Чехословакии);
— Эммануэль Моравец (впоследствии ставший национал-социалистическим министром просвещения Протектората Богемия и Моравия);
— Радола Гайда (впоследствии ставший вождём чешских фашистов).

В наше богоспасаемое отечество герои Зборова попали разными путями. Сыровый ещё до войны приехал в Россию в поисках работы и нашёл место на стройке. Гашек, Моравец и Свобода, оказавшись на галицийском фронте в качестве австро-венгерских солдат, сдались в плен, чтобы перейти на сторону русскиx. Гайда добирался до России окружным путём, через Балканы.

Строго говоря, его настоящие имя и фамилия звучали как Рудольф Гейдль. Он родился в 1895 году в Далмации в семье австрийского фельдфебеля и черногорской дворянки. Позже семья переехала в Моравию, и Гейдль выучился на аптекаря. В начале Первой мировой войны он оказался на Балканах в звании лейтенанта, перешёл на сторону черногорцев и сменил своё немецкое имя на славянское. После разгрома Черногории Радола Гайда был эвакуирован в Россию вместе с русским госпиталем и по ходу дела стал выдавать себя за врача. Противники припоминали ему это всю оставшуюся жизнь. Гайда оправдывался тем, что это был единственный способ избежать австрийского плена, где его, как государственного изменника, ждала неминуемая казнь. Однако и в России, где ему ничто не угрожало, он продолжал называть себя медиком и стал военврачом в сербской дивизии (в Легион он был переведён только в 1917 году).

После битвы у Зборова Временное правительство сняло ограничения на численность Легиона, и в России началось формирование новых чехословацких полков. Мафия тоже не сидела сложа руки. Её люди чрезвычайно эффективно действовали и в разведке, и в пропаганде. Уже в 1914 году Масарик через капитана Эммануэля Воску (считающегося отцом чехословацкого шпионажа) передал австро-венгерские военные материалы лорду Китченеру (материалы Масарика капитан Воска провёз через границу в каблуках своих туфель и в корсете своей дочери; подробнее о жизни и деятельности Эммануэля Воски см. Агент Виктор.). В 1915 году тот же Масарик передал американцам данные о сотрудничестве индийского патриота Багхи Джатина с немецкой разведкой. Американцы, в свою очередь, предоставили эти материалы англичанам, и те ликвидировали Джатина.

Среди агентов Мафии была даже чешская оперная дива Эмма Дестинова. Разоблачив её, австрийские власти проявили редкостную умеренность: хотя по закону шпионаж карался смертью, у Дестиновой всего лишь отобрали паспорт и отправили её под домашний арест в её же собственный замок. Это не мешало чехословакам рисовать в прессе Антанты образ кровавого габсбургского режима. Например, они утверждали, что австрияки казнили 956 чешских патриотов (в действительности — четверых пропагандистов) и писали в американских газетах, что среди казнённых была дочь Масарика Алиса (на самом деле она умерла своей смертью в 1966 году). Вот как отзывался о чехословаках Сомерсет Моэм, в ту пору служивший в британской разведке и имевший с ними дело профессионально:

«Моя работа близко свела меня с чехами — вот чей патриотизм не перестает меня удивлять. Это страсть, столь цельная и всепоглощающая, что вытесняет все другие. На мой взгляд, эти люди, пожертвовавшие всем ради дела, должны вызывать скорее страх, чем восхищение. И ведь их не два-три фанатика среди безропотного быдла, а десятки тысяч; они пожертвовали всем, что имели, — покоем, состоянием, жизнью ради независимости своей страны. Порядок у них, как в универсальном магазине, дисциплина — как в прусском полку. Большинство патриотов, которых я встречал среди моих соотечественников, как это ни прискорбно, рвались служить родине не без выгоды для себя (кто способен описать эту охоту за теплыми местечками, интриги, злоупотребление положением, зависть к ближнему, на которые тратила время нация, когда само ее существование было под угрозой), чехи же совершенно бескорыстны. Они так же не думают о выгоде, как мать не думает о выгоде, ухаживая за своим ребенком. Чех охотно соглашается на рутинную работу, когда другим предоставляют увлекательную, на мелкую должность, когда других назначают на ответственные посты. Как у всех людей, интересующихся политикой, у чехов есть и партии, и программы, но у них все подчинено одной цели — общему благу. И вот ведь что удивительно: в огромной чешской организации, действующей в России, все, от богатейшего банкира до ремесленника, жертвовали десятую долю своего дохода на общее дело в течение всей войны. Даже пленные, а один бог знает, как они нуждались в этих жалких грошах, собрали несколько тысяч рублей».

А вот отзыв о Легионе другого иностранного наблюдателя:

«Нет ничего удивительного в том, что чехословацкие отряды держатся с таким мужеством. Boemi (а под этим общим именем мы подразумеваем всех уроженцев Богемии, Силезии, Словакии и Моравии), вероятно, самые лучшие солдаты на свете. Итальянцам известны деяния чехословаков во Франции и в России. Последнее наступление Керенского было наступлением чехословаков, и их героизм был восхитителен, хотя и избыточен. Эта нация воинов сохранила свои качества времён Гуса и Жижки. Она не сложит оружия, пока не добьётся свободы. Где в древней или новой истории мы найдём что-нибудь сопоставимое по благородному трагизму с походом через всю Сибирь до Владивостока чехословаков, желающих вернуться в Европу, чтобы сражаться? Исход через континенты и океаны вооружённого народа, который хочет найти и отвоевать своё Отечествo, достигает нечеловеческого величия».

Это фрагмент из статьи, называвшейся «Boemia» и опубликованной 1 июля 1918 года в газете Popolo d’Italia. Её автора звали Бенито Муссолини. В то время он ещё придерживался не фашистских, но социалистических взглядов, а в Чехии был известен, как автоp книги «Ян Гус, человек правды». Немногие могут похвастаться столь же великолепным пиаром, какой был обеспечен Легиону и Мафии во времена Первой мировой. Реальность, как всегда, была более жестокой.

Русская эпопея Чехословацкого легиона подробно описана и в российских, и в чешских источниках. Но между этими описаниями существует огромный контраст. Над отечественной историографией в значительной мере продолжает довлеть советская традиция, вплоть до придания выражению «мятеж против Советской власти» негативной коннотации. В постсоветское время тенденция негативного восприятия Легиона даже усилилась. Хороший вкус, чувство меры и даже реализм часто стали приноситься в жертву желанию вызвать у читающей публики как можно больше эмоций, в основном отрицательных. Появились совершенно фантастические и подкреплённые абсурдными цифрами версии произошедшего, вроде описания лежавших вдоль транссибирской магистрали 700 тысяч трупов замёрзших русских беженцев, у которых чехословаки отобрали вагоны для своих нужд.

Чешская историография Легиона насчитывает три этапа. Во времена Первой республики легионеры считались национальными героями, и другого взгляда на них, помимо апологетического, просто не существовало. В период коммунистического правления оценки резко поменялись, и в целом был перенят советский взгляд на «белочехов» как на пособников Колчака (впрочем, заимствование сопровождалось рядом оговорок; в конце концов, среди руководства компартии Чехословакии тоже хватало ветеранов Легиона). Наконец, после 1989 года легионеры опять стали героями. Но в это плюралистичное время речь идёт уже не о безудержной глорификации в духе Первой республики, а о гораздо более умеренном и трезвом признании заслуг создателей национального государства. В принципе, существуют и антилегионерские концепции, но встречаются они редко и считаются ревизионистскими.

Современная чешская историография обращает внимание в первую очередь на ситуацию, в которой Легион оказался после захвата власти в России большевиками. По состоянию на октябрь 1917 года в Легионе состояло около 38 тысяч человек. Перейдя на русскую сторону, эти люди поставили на карту всё. Они были австро-венгерскими подданными и c точки зрения международного права изменили родине. На них не распространялись законы и обычаи ведения войны; если они попадали в плен к австрийцам или к немцам, их просто вешали. Некоторые из них перешли в православие и приняли русские имена (например, легионер Ян Ингр стал Сергеем Ингром). Они могли или вернуться домой победителями или навсегда остаться в России. Третьего пути у них не было. И тут в Петрограде взяли власть открытые немецкие агенты, выведшие Россию из войны и попытавшиеся разоружить Легион.

Чешские авторы подчёркивают, что немногочисленные большевики, развалив русскую армию, не располагали значительными вооружёнными силами и начали формировать Красную Армию только после заключения Брестского мира. В основном — из числа немецких и венгерских пленных. Чешские историки напоминают, что во многих красноармейских частях на долю немцев и венгров приходилось до 80% личного состава. Они утверждают, что легионеры всегда сортировали взятых в плен красных, расстреливая немцев и венгров, но отпуская русских. По их версии, легионеры в России защищали гражданское русское население от зверств немцев, венгров и германских агентов. В отдельных случаях, говоря о боях в Сибири, они называют красных просто немцами.

При этом сибирский анабазис Легиона превратился в грандиозное экономическое мероприятие полуколониального характера. Осенью 1918 года в Сибири был создан Легион-банк. Вскоре у него появились филиалы во Владивостоке, Харбине, Токио, Шaнхае, Маниле, Сингапуре и Триесте. Только в России у банка было 245 сотрудников. Дочерняя организация Легион-банка, Центрокомиссия, за бесценок скупала сырьё и продукцию и вывозила её через владивостокский порт на зафрахтованных Легионом судах. 4769 тонн хлопка, 286 тонн шерсти, 23 тонны верблюжьей шерсти, 8884 тонны чистой меди, 334 тонны каучука, 150 тонн кожи, 540 тонн льняных семян, 650 тонн твёрдого дерева, 10 тонн перца и т. д. и т. п.

И всё это считалось мелочью на фоне операций с драгметаллами. Не говоря уже о русском золотом запасе, переходившем из рук в руки и дважды оказавшемся под контролем легионеров. В конце концов, чехословаки передали его красным, но к тому времени от захваченного Каппелем в Казани царского золота осталось что-то около одной трети. Судьба остальных сокровищ до сих пор является предметом споров. Попавший в руки легионеров золотой запас Румынии исчез бесследно.

Некоторые легионеры по ходу дела женились на русских девушках. Жену Радолы Гайды звали Екатерина Николаевна Пермякова. Женой Эммануэля Моравца была Елена Григорьевна Бек (этим сходство между судьбами двух офицеров Легиона не ограничивалось; если Гайда выдавал себя за врача, то Моравец, не имея диплома, представлялся в России инженером-механиком). Ярослав Гашек (покинувший Легион и перешедший на службу к красным) женился на Александре Гавриловне Львовой.

Многие легионеры сделали головокружительные карьеры. Радола Гайда, после удачной атаки у Зборова ставший капитаном, командовал участком Транссиба протяжённостью 2 000 километров. Вскоре он стал подполковником, полковником и, наконец, генералом (в 26 лет). Причём не только чехословацким, но и русским. В январе 1919 года, перейдя на службу к Колчаку, Гайда получил звание генерал-лейтенанта и возглавил одну из белых армий. Колчак намеревался доверить Гайде проведение операции по взятию Москвы. Впрочем, вскоре Гайда был снят с должности и в ноябре 1919 года оказался вовлечён в мятеж, поднятый против Колчака владивостокскими эсерами. В своей генеральской шинели он появился среди путчистов, чтобы возглавить их… и тут выяснилось, что организация путчей — не самая сильная сторона моравского аптекаря. Всё пошло наперекосяк, мятеж был подавлен, а самого Гайду спасло от расстрела только вмешательство Держав. В заговоре против Колчака был замешан и Эммануэль Моравец, обещавший, но так и не предоставивший повстанцам помощь.

В 1920 году Гайда, обогнув полмира, наконец приехал в Прагу. И выяснил, что его никто не встречает. Легионерская пресса называла Гайду сибирским львом, но в Чехословакии у власти были люди из Мафии. Томаш Гарриг Масарик стал президентом. Карел Крамарж — премьер-министром. Эдвард Бенеш — министром иностранных дел. Алоис Рашин — министром финансов. Милан Штефаник к тому времени уже был покойником. Его самолёт разбился при невыясненных обстоятельствах 4 мая 1919 года на подлёте к Братиславе. По-видимому, он был сбит. По одной из версий, произошло трагическое недоразумение. Чехословакия как раз находилась в состоянии войны с Венгрией, и чешская противовоздушная оборона просто приняла итальянский флаг на крыле самолёта за венгерский. По другой версии, Штефаник слишком сблизился с итальянцами (его невестой была маркиза Джулиана Бенцони) и слишком сильно интересовался финансовыми делами Легиона. Ни то, ни другое не устраивало профранцузскую фракцию в чехословацком руководстве, в особенности Эдварда Бенеша.

Продолжение следует…

PS. По поводу «золота Колчака», которое якобы попятил Легион — вы действительно думаете, что чехословакам позволили бы проглотить такой кусок? Извините, как Вы себе это представляете?

Чехословакия была абстракцией. Реально после выхода России из войны Легион входил в структуру французской армии, у него было французское командование и французское снабжение. Жалованье чехословацким солдатам выплачивалко французское правительство. Эвакуация легиона с Дальнего Востока осуществлялась преимущественно американцами (у французов не было в этой области достаточного флота). Сам Дальний Восток контролировался японцами. Ну и конечно же в игре были англичане.

Вопрос в том, какая часть русского золота досталась американцам, а какая — французам, японцам и англичанам. И кому именно из американцев, французов, японцев и англичан перепали те или иные куски. В наши дни Виндзоры открыто носят даже личные драгоценности Романовых, а золотой запас России, по мнению некоторых горе-историков, украла горстка чехов из числа пленных? Это даже не смешно.

Я понятия не имею, какая именно часть русского золота в итоге оказалась в Чехословакии. Однако я бы очень удивился, если бы оказалось, что она превышала 10%. Скорее, меньше. Другое дело, что и 10% русских сокровищ — это внушительная сумма, а уж в масштабах Чехословакии она огромна. Но кому и при каких обстоятельствах достался главный приз, мы не знаем.