КНЯЗЬ ИГОРЬ В СКАНДИНАВСКИХ ПРЕДАНИЯХ
_________________
Считается общепринятым, что скандинавские источники не знают древнерусских князей до Владимира Святославича (978-1015 гг.). Действительно, рунические надписи и скальдические висы X - начала XI в. не называют ни одного русского имени, а королевские саги рассказывают о скандинавах при дворах Владимира Святославича и Ярослава Мудрого, о борьбе Ярослава с братьями ("Прядь об Эймунде"), а также включают сюжет о трагически закончившемся сватовстве некоего конунга Висивальда (Всеволода) из Аустрвега к вдове шведского конунга Эйрика Победоносного Сигрид Гордой (Королевские саги 1. С. 210-211). Таким образом, королевские саги знают очень небольшое и хронологически ограниченное число русских князей, имена которых упоминаются в контексте ряда немногочисленных сюжетов.
Иное дело саги о древних временах. Они рассказывают о событиях до конца IX в., а саги о викингах - по XI в., и в большинстве из них имеются эпизоды, в которых герои действуют на Руси. Называемые в этих сагах конунги Руси (так определяется в текстах их социальный статус) лишь крайне редко соотносимы с известными по русским источникам историческими лицами. Поэтому именослов русских конунгов в сагах о древних временах представлен двумя неравными группами: небольшим числом реальных исторических деятелей и большим количеством легендарных правителей.
Сведения о "русских конунгах" встречаются в двух возможных контекстах: в микроконтексте так называемых "точечных" упоминаний (генеалогические перечни, зачин саги, изолированные упоминания, не развернутые в пространные повествования) и в широком контексте, где персонаж является элементом сюжетно-образной системы произведения. В первом контексте используются почти исключительно имена исторически реальных лиц, для второго характерно привлечение легендарных персонажей (сюжеты нескольких саг, однако, построены вокруг имен реальных правителей).
Сюжеты, в которых действуют легендарные конунги, в значительной мере стереотипны. Почти все они связаны с матримониальными связями и службой в войске русского князя. Как воспринимались "русские" герои авторами саг: противопоставлялись ли они своим, исконно скандинавским героям, по принципу свои-чужие или воспринимались как свои? В отличие от описания героев-скандинавов, в характеристике "русских" героев отсутствуют подробные генеалогические сведения, определяющие их принадлежность к какому-либо роду. При появлении же в сюжете персонажей, связанных с конунгами Руси, нередко упоминаются их кровнородственные отношения со скандинавами. Так, например, в "Саге о Хальвдане Эйстейнссоне" ничего не сказано о происхождении самого конунга Хергейра, правившего в Альдейгьюборге (Ладоге), но о его супруге Исгерд говорится, что она была дочерью конунга из Гаутланда, а ее брат Сигмунд оказывается приемным сыном известного по другим сагам о древних временах Хеймира, приемного отца Брюнхильд Будладоттир. Отсутствие генеалогических сведений, разумеется, не является выражением противопоставления "русских" конунгов скандинавским, но тем не менее обособляет их.
Другой важный элемент - именослов "русских" конунгов. Выбор имен в древности не был случайным: выбирая имя для своего персонажа, автор рассчитывал на определенную реакцию слушателя или читателя. В сагах о древних временах отбор имен для персонажей подчинялся некоторой закономерности. Правители Ладоги и Ладожской округи носят широко распространенные во всех скандинавских странах имена: Хальвдан, Хергейр, Ингигерд, Исгерд, Скули ("Сага о Хальвдане Эйстейнссоне"). Среди имен персонажей, не входящих в окружение главных героев-норманнов, преобладают имена вымышленные, не встречающиеся в других памятниках: Аргхюра, Хрифлинг, Гуллькула, Флоки и др. Таким образом, именослов, по-видимому, определяет принадлежность героев к разным этническим группам, последовательно деля их на "своих" и "чужих". К "своим" принадлежат правители Ладоги, и их поведение определяется принятыми в древнескандинавском обществе культурно-этическими нормами. Рассказ о "чужих" и о мире, в котором они живут, строится на легендарно-мифологических сказаниях и сюжетах.
Вместе с тем имена ладожских правителей в сагах о древних временах, хотя и распространенные в Скандинавии, не известны в числе скандинавских антропонимов древнерусских князей. Единственное исключение составляет конунг Ингвар в "Саге о Стурлауге Трудолюбивом". Он - конунг "на востоке в Гардах", правит в Альдейгьюборге и считается "мудрым человеком и большим хёвдингом". К его дочери Ингибьёрг сватается известный викинг Франмар, и Ингвар собирает тинг, чтобы его дочь на тинге выбрала себе мужа. Конунг Ингвар приходит на тинг "с большим войском и многочисленными советниками", назвавшийся другим именем викинг опознан Ингибьёрг, и на этом тинг завершается. После ряда попыток встретиться с Ингибьёрг Франмар возвращается в Швецию и через некоторое время вместе с конунгом Стурлаугом приходит снова в Гардарики. "Когда они прибыли в страну, пошли они по земле, совершая грабежи, сжигая и паля везде, куда бы они ни шли по стране. Убивают людей и скот". Ингвар собирает войско, завязывается трехдневное сражение, в котором он погибает от руки Стурлауга. Затем Стурлауг передает "во власть Франмара город Альдейгью и все то государство, которым владел конунг Ингвар, и дал ему титул конунга" и Ингибьёрг в жены (Викингские саги. С. 158-159,164-165, 170-171).
Упоминания в рассказе об Ингваре ряда известных по сагам лиц, дают указания на хронологические рамки событийной канвы, которые хочет установить автор, - вторая половина IX-начало X в., период правления в Норвегии Харальда Прекрасноволосого. Не исключено поэтому, что "конунг из Гардов" Ингвар идентичен князю Игорю, пришедшему, согласно древнерусским источникам, в Киев с севера. Кроме совпадения имен (др.-сканд. Yngvarr > Игорь), в пользу этого отождествления говорит и то, что сага делает Ингвара конунгом Ладоги: именно оттуда (может быть, с Городища), вероятнее всего, двинулся по Днепровскому пути на юг летописный Игорь с Олегом.
А.А.Шахматов отмечал, что в городах Северной Руси были широко распространены предания о варяжских (скандинавских) князьях, в том числе в Ладоге о пребывании там Рюрика, по летописи отца Игоря. Вполне вероятно, что в Ладоге существовали какие-то предания и об Игоре-Ингваре, которые, благодаря тесным связям Средней Швеции и Ладоги, могли сохраниться на севере. На использование "Сагой о Стурлауге" древних преданий, значительно более ранних, нежели сама сага, говорит употребление архаических форм топонимов: Aldeigja, а не Aldeigjuborg и Gardar (см. выше 1.4). Особенно показательно то, что форма Gargar употреблена в характеристике Ингвара - конунг "на востоке в Гардах", тогда как в остальном тексте используется современное саге название Gardariki Выражение "на востоке в Гардах" (austr i Gordum) является устоявшейся формулой: не менее 10 раз мы находим ее, например, в шведских рунических надписях. Употребление подобной архаической формулы указывает на большую вероятность того, что она сохранились в составе древнего предания о конунге Ингваре, отголоски которого вошли в "Сагу о Стурлауге" (Викингские саги. С. 188-189).
2.3. СМЕРТЬ ОТ КОНЯ
Когда речь заходит о русско-скандинавских связях в области словесности, то первое, что называют исследователи, - это сюжет смерти героя "от коня", точнее от укуса змеи, выползшей из черепа коня героя. В Древней Руси это повествование связано с именем киевского князя Олега и изложено как в "Повести временных лет", так и в Новгородской I летописи; в Скандинавии - с именем легендарного викинга Одда Стрелы, о котором рассказывается в "Саге об Одде Стреле", а также в ряде преданий, записанных в Норвегии в XVIII и XIX вв. (Рыдзевская. С. 185-193).
При том, что сюжет смерти от коня распространен во всей европейской средневековой литературе, его родство в древнерусской и древнескандинавской традициях уже давно не вызывает у исследователей сомнения. И в том, и в другом случаях герою предания волхвы (в древнерусском варианте) или колдунья (в древнескандинавском) предсказывают, что смерть ему принесет его конь:
| "Бе бо въпрашал (Олег) волъхвов и кудесник: "От чего ми есть умрети?" И рече ему кудесник один: "Княже! Конь, его же любиши и ездиши на нем, от того та умрети"" (ПВЛ. С. 20). | "Могу сказать тебе, Одд, что тебе хотелось бы знать то, что тебе предназначено прожить дольше, чем другим людям... Но как бы далеко ты не оказался, то умрешь ты здесь, в Беруръёрди. Здесь в конюшне стоит серый конь с гривой другого цвета: его череп станет твоей смертью" (Qrv. Odds s. 10). |
Герой отправляет коня от себя (Олег) или убивает его, закапывая его тушу и заваливая погребение большими камнями, так что над конем оказывается курган (Одд). Прожив долгую и полную приключений жизнь и совершив немало походов (Олег - реальный на Византию, Одд - вымышленные по всей Европе, завершающиеся обретением власти на Руси), герой оказывается на том месте, где умер своей смертью (др.-рус.) или был погребен (др.-сканд.) конь.
| "И прииде на место, идеже беша лежаще кости его голы и лоб гол, и сседе с коня, и посмеяся рече: "От сего ли лба смьрть было взята мне?" И вьступи ногою на лоб; и выникнувши змиа изо лба, и уклюну его в ногу. И с того разболеся и умре. И плакашася людие вси плачем великим, и несоша и погребоша его на горе, идеже глаголеться Щековица; есть же могила его и до сего дни, словеть могыла Ольгова" (Там же). | [Одд возвращается из Руси на заброшенный хутор Беруръёрди и, осмотрев его, уходит], <и вокруг них была лишь заросшая осокой земля и небольшое возвышение впереди. И когда они быстро шли, ударился Одд ногой и нагнулся. "Что это было, обо что я ударился ногой?" Он дотронулся острием копья, и увидели все, что это был череп коня, и тотчас из него взвилась змея, бросилась на Одда и ужалила его в ногу повыше лодыжки. Яд сразу подействовал, распухла вся нога и бедро. От этого укуса так ослабел Одд, что им пришлось помогать ему идти к берегу, и когда он пришел туда, сказал он; "Вам следует теперь поехать и вырубить мне каменный гроб, а кто-то пусть останется здесь сидеть подле меня и запишет тот рассказ, который я сложу о деяниях своих и жизни". После этого принялся он слагать рассказ, а они стали записывать на дощечке, и как шел путь Одда, так шел рассказ [следует виса]. И после этого умирает Одд" (Qrv. Odds s. 94-95). |
Новгородская I летопись содержит существенно иной вариант сказания: "иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказают, яко идущу ему за море и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозе" (НПЛ. С. 109). По А.А. Шахматову, этот текст читался в Начальном своде 1090-х годов, но он представляет собой распространение - на основе местных преданий - текста Древнейшего Киевского свода 1030-х годов, который Шахматов реконструирует так: "иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу и тамо умре, есть могыла его в Ладозе". Таким образом, согласно Шахматову, в Новгороде существовало предание об уходе Олега за море, где он умер от укуса змеи.
Этот, новгородский, вариант еще более сближает сюжет со скандинавским сказанием, поскольку сохраняет в целости дополнительный, но существенный элемент, утерянный киевским вариантом: уход героя-правителя из Руси и его возвращение на родину.
Отличия в сюжетах: настоятельное стремление Олега узнать свою судьбу, категорическое нежелание Одда выслушать прорицательницу, отсутствие предсказаний о походах Олега, предсказание странствий Одда не носят принципиального или сюжетообразующего характера. Как и другие, о которых речь пойдет ниже, они могут быть вызваны сокращением предания при его включении в летописный текст или другими факторами.
В то же время скандинавское сказание содержит ряд мотивов, существенных для цельности сюжета и его интерпретации, но не нашедших отражения в древнерусских вариантах. Все они связаны с образом коня16. В "Саге об Одде Стреле", в отличие от древнерусских вариантов, конь имеет имя, и имя достаточно характерное: Факси (Faxi < fakr, "конь, жеребец"), встречающееся, например, в родовой "Саге о Хравнкеле годи Фрейра": так Хравнкель называет коня, которого посвящает богу Фрейру. Очевидно, что в исходном варианте сказания конь Факси имел языческо-культовые коннотации.
16 Конь играет весьма существенную роль в индоевропейской мифологии, являясь атрибутом высших божеств, в том числе Одина (восьминогий конь Слейпнир) и, возможно, Фрейра. Поэтому в различных культах, включая скандинавские, практиковалось жертвоприношение коня и ритуальное съедение его мяса. Одновременно конь выступает в качестве хтонического существа, связанного с культами плодородия и смерти, с загробным миром, является проводником на "тот свет". Так, в скандинавской мифологии Хермод пересекает мост Гьялларбру, ведущий в Хель (царство мертвых), на коне Одина Слейпнире. В ряде русских сказок у избушки Бабы-Яги выставлен шест с надетым на него конским черепом.
К мифологическо-культовому ряду принадлежит мотив захоронения коня, также представленный только в скандинавском варианте. Он связывается с неоднократно упоминаемым в различных памятниках древнескандинавской литературы ритуалом жертвоприношения коня и перекликается с распространенным в Скандинавии и у скандинавов на Руси погребальным обрядом: захоронением воина с конем. В сказании об Одде захоронение убитого коня имеет не только ритуальный, но и магический смысл: лишить предсказание действенной силы, отвратить от себя его действие. Не случайно, захоронив коня в глубокой (в два человеческих роста) яме, Одд и его молочный брат "стали заваливать это место такими большими камнями, какие у них хватило сил поднять, а промежутки между ними заделывали грязью и песком, пока не насыпали там курган". По исландским поверьям, отраженным в сагах, заваливают камнями и замуровывают погребения колдунов, людей, в которых вселился злой дух, и т.п., чтобы они не могли вставать по ночам и вредить живым. Закидав захоронение коня камнями, Одд пытается нейтрализовать злой дух, находящийся в коне и угрожающий ему в будущем. Справедливость интерпретации этого эпизода как магического действа подтверждается и текстом саги. Завершив работу, Одд (по тексту одной из рукописей) говорит: "Я думаю, что это будет работа троллей, если Факси выйдет оттуда, и еще, кажется мне, что я избегну того, что Факси принесет мне смерть". Этот мотив также утрачен древнерусским вариантом сказания.
Что же потеряно в древнерусском сюжете? Оказались не включенными в текст мотивы, наиболее тесно связанные с древнескандинавской мифологией, культовой практикой, поверьями. К ним принадлежат мотивы ритуально-магического захоронения коня, "отведения" проклятья.
Таким образом, вариант сюжета, представленный в "Саге об Одде Стреле", значительно полнее и мотивированнее древнерусских вариантов. Более того, ряд мотивов, отсутствующих в русских текстах, теснейшим образом связан с древнескандинавской (и шире древнегерманской) мифологией, языческими культами и ритуалами.
Вместе с тем в рамках только скандинавской традиции совершенно невозможно объяснить, почему место действия, предшествовавшего возвращению героя на родину, отнесено в Восточную Европу, на Русь. Показательно также, что в Древней Руси сюжет не только был широко распространен, но и существовал в нескольких вариантах, тогда как фольклорные предания об Одде, записанные в XVIII и XIX вв., весьма близки повествованию саги.
Весьма вероятно поэтому, что сюжет смерти героя от укуса змеи, выползшей из черепа коня, зародился, хотя и в скандинавской среде, но на русской почве. Это, видимо, было одно из дружинных "варяжских" сказаний, которые отражали культурные и религиозные традиции скандинавов, но формировались в условиях древнерусской действительности. По мере ассимиляции варягов в восточнославянской среде специфически скандинавские элементы сказания, связанные с мифологическими представлениями и ритуалами, утрачивались и были забыты. Сам же сюжет, приуроченный к имени князя, знаменитого первым успешным походом на Царьград и известного из текста договора с Византией, получил широкое распространение и существовал в нескольких местных (киевский, локализующий могилу Олега в Киеве, ладожский - в Ладоге) вариантах. В Скандинавию сюжет поступил из Руси. Он был принесен теми скандинавами, которые возвращались на родину после службы в дружинах древнерусских князей и, оказавшись в среде, для которой мотивы отведения проклятия, борьбы со злыми духами и т.п. были понятны и актуальны, сохранился в целостном виде.
* * *
Древнейшая история Руси и русско-скандинавских связей оказалась за пределами древнескандинавского историописания (историографии, королевских саг и др.). Однако историческая память о некоторых из этих далеких событий сохранилась, но сохранилась в специфической форме сказаний и исторических
- 6031 просмотр
_______________
______________
реклама 18+