Захар Прилепин: «Мы злее, чем власть. Добрее, чем власть»

---

Беседа с известным писателем и политическим деятелем

В истории России еще не было подобного: талантливый, успешный писатель возглавляет политическую партию, которая собирается и, по оценкам экспертов, имеет все шансы стать парламентской. К этому стоит добавить, что писатель-политик также – командир батальона добровольцев, защищавших русский Донбасс, а плюс к тому – заведующий литературной частью театра МХАТ имени Горького. Как удается совместить в одном лице столь разные амплуа?

– Захар, ваша партия «За правду», едва успев возникнуть и поучаствовать в первой кампании 2020 года на выборах в региональные заксобрания уже слилась с двумя другими – «Патриоты России» Геннадия Семигина и с парламентской партией «Справедливая Россия» Сергея Миронова. Не жалко потерянной самостоятельности?

– Нет, не жалко. Из того, что партия «За правду» имеет, она от слияния ничего не потеряла. Вся команда целиком – все бойцы, гвардейцы, как говорится, «ломы» от Сергея Михеева, Киры Сазоновой до Владимира Валентиновича Меньшова – все прекрасно понимают смысл, необходимость и правильность сделанного шага. Мы были изначально настроены на широчайшую консолидацию. И пока мы были исключительно партией «За правду», ряд политических зубров давали нам понять, что мы им, конечно, очень нравимся, но им надо куда больше укорененности и состоятельности. После нашего слияния эта конфигурация упростила переговоры с кем угодно.

– Среди идеологических постулатов «За правду» есть парадоксальные. Например, «Мы злее, чем власть. Добрее, чем власть». Что бы это значило? Войдут ли эти идеологемы в программу объединенной партии?

– Тут нет никаких парадоксов. «Злее, чем власть» – по отношению к деструктивным вещам в государстве – в чиновничьем аппарате, где угодно. «Добрее, чем власть» – к неимущим, бедным гражданам. Я не думаю, что это нуждается в какой-то необычайной расшифровке.

Государственную машину сложно отладить, она достаточно бездушна. Но она у нас существует и кое с какими задачами уже неплохо справляется. Конечно же, глядя на всю эту конструкцию, хочется больше вдохновенной человечности, немедленной реакции на вопиющие проблемы. Вот у нас триллионы денег профицита – и в то же время существуют проблемы детей с неизлечимыми болезнями. От нас не убудет, даже если мы одномоментно вылечим тысячу детей! Но госмашина не может просто взять и переложить отсюда туда деньги. Увы, много таких вещей. Другой пример: «Добрее по отношению к гражданам Донбасса». Мы все прекрасно отдаем себе отчет, что новый санкционный список не разрушит Россию, Третьей мировой не будет. Но наши разнообразные экономические надстройки бубнят: «ну, вот не выгодно сейчас», «давайте чуть позже», и заставляют эту машину где-то прокручиваться. А в итоге мы издеваемся над двумя миллионами жителей Донбасса, которые шесть лет под обстрелами ждут нашего официального признания, возвращения в Россию, как с Крымом – чего-то уже наконец определенного. Ну не вернутся они уже обратно в состав Украины – неужели непонятно?

Войдут ли постулаты «За правду» в общую программу? Я думаю, что все войдут, что-то, может быть, будет переформулировано. Вот на днях мы встречались: Миронов, я и Геннадий Семигин. Я проговорил все самые жесткие программные пункты «За правду» и сопредседатели объединенной партии прилюдно с ними согласились.

– Думаете ли, извините за тавтологию, поработать в Думе?

– Не хотел бы. Но воспринимаю, как обязательство. Поскольку я включился в эту историю, то не имею привычки трудиться на 70 или на 82 процента – работаю всегда на все сто. Есть люди, которые мне доверили свои политические взгляды, амбиции, наделили меня своей силой и я обязан осуществить желаемое ими. Вот у меня стоят слева и справа Николай Стариков и Сергей Михеев, пассионарные люди, в 70 регионах России, создавшие отделения партии. Если мне необходимо для этого зайти в Думу и какое-то время работать там, в составе фракции – я буду это делать. При этом честно признаюсь, что это не есть предмет моих мечтаний. Для систематической работы такого рода я слишком импульсивный, агрессивный, не всегда стремящийся любой ценой быть правильно понятым – вот, я и назвал слишком много лишних черт для публичного политика...

– Ваш образ когда-то ассоциировался у многих с образом бескомпромиссного героя-бунтаря вашего первого романа «Санькя». Можете ли вы представить его в роли системного парламентского политика?

– Конечно, могу. Все вырастает – не хочу сказать, что видоизменяется, просто приобретает мрачно-укоренные формы. Для этого достаточно перечитать биографии революционеров. Я об этом частично рассказываю в своей передаче «Уроки русского». Если взять, к примеру, биографию Дзержинского или Сталина – я про большевиков в данном случае говорю, то они, как правило, не участвовали в каких-то насильственных акциях, они перемещались из тюрьмы в тюрьму, с каторги на каторгу, писали свои тексты, стихотворения. Если бы в 1917-м их всех убили, их можно было бы причислять к лику святых, потому, что они только приносили себя в жертву народу…

– Ну, со «святыми», это вы, положим, хватили: Сосо Джугашвили, вроде как «эксами» на Кавказе занимался: кареты почтовые грабил, банки – со стрельбой и убийствами…

– Причастность Сталина к знаменитой тифлисской экспроприации 1907 года и другим «эксам», которые проводил Камо, никакими документами не подтверждена. Он сам об этом не вспоминал, не писал в биографии, хотя по тогдашним установкам, это почиталось бы за революционный героизм. Но я говорю про другое: оказавшись во власти, эти идеалисты и сочинители прекраснодушных од о спасении народа вынуждены были прибегать к насилию в силу сложившихся обстоятельств, а не от прирожденного садизма. Также, в силу изменившихся политических обстоятельств, другими стали и герои романа «Санькя». Более того, я знаю, где они все сейчас находятся : в партии «За правду»! Шесть членов ЦК НБП в нашей партии. Собственно, прямой прототип Саньки Гриша Тишин – ныне один из руководителей «Гвардии Захара Прилепина», созданной для противостояния майдану в России. Вот и ответ на ваш вопрос. Что вы хотите, чтобы они были вечно «Санькями»? Так они были бы тогда идиотами. Человеку пятьдесят лет, а ему что ж – все бегать и троллейбусы ломать?

– Остается ли у вас время на литературное творчество при такой бурной политической жизни?

– Остается. Во-первых, я быстро работаю, во-вторых, нет никакой необходимости постоянно писать. Посмотрите на Алексея Максимовича Горького, на Льва Николаевича Толстого – слава Богу, они прожили долгую жизнь и оставили нам большое литературное наследие. Но нужно ли каждому писать необъятное количество текстов? Я за свои сорок пять лет написал уже 12 томов – вдвое больше, чем Хемингуэй к его 60-ти. Надо делать паузы. За те два года, что я прослужил на Донбассе, я ничего не писал. Иногда, правда, начинал волноваться: как же так, ты же писатель, почему не пишешь? Но потом сам себя обрывал: куда ты опаздываешь? Вернулся оттуда и написал четыре книги. Сейчас опять могу некоторое время воздержаться от этого…

– Если у вас не получится хождения во власть, то может получится книга об этом? Вот ваш старший коллега, уважаемый Александр Андреевич Проханов – он все свои жизненные впечатления превращает в сюжеты, в образы героев книг…

– Это очевидно для писателя. Хотя все эти политические истории, особенно такого легально-бюрократического толка они в мировой литературе не становились предметами для романов. Про это надо писать либо какие-то сатиры, либо антиутопии. Это как управление заводом. Можно, конечно, написать роман-парламент, но сложно. Роман – это трагедия, конфликт, что-то маргинальное должно присутствовать. А тут – ну совещание и совещание, борьба политическая…

– Почувствовали ли вы резкое повышение интереса к вашим книгам, по мере развития партийного строительства, особенно сейчас – после объединения?

– Книги сейчас хорошо продаются. Хотя я не сказал бы, что произошел какой-то скачок продаж. Здесь действуют разные процессы. Не стоит скрывать, у нас основная часть, процентов 70 читающей публики – это люди плюс-минус либерально-демократических убеждений. Патриотическая общественность гораздо менее вовлечена в этот процесс.

– Может быть, у патриотов просто денег нет книги покупать?

– И это тоже. Но вот посмотрите на линейку литературных журналов: она вся, за редкими исключениями, – либерального дискурса. И «Новый мир», и «Звезда», и «Октябрь», и «Знамя», и «Дружба народов», все питерские журналы – старые и новые. А с другой стороны лишь «Наш современник», да «Москва», да отчасти – более нейтральная «Юность». На «той» стороне почти все крупнейшие газеты, сайты, радиостанции, связанные с культурной повесткой. У альтернативного лево-консервативного дискурса нет, увы, ни своего «пула» журналистов, ни своих изданий за исключением моих ресурсов, прохановской газеты «Завтра», еще очень небольшого количества изданий. Это в лучшем случае – процентов 10. А остальные 90 формируют, в том числе и спрос на книги. Поэтому, например, когда я уехал на Донбасс и прямо об этом заявил, у меня очень серьезно – вдвое-втрое – упали книжные продажи, прекратилась вся «западная» история с переводами и европейскими изданиями; от моих колонок, как по команде, отказались десяток глянцевых журналов. Я просто зримо увидел, как все эти условные люди из журнала «Знамя» и газеты «Собеседник» отшатнулись от меня как от прокаженного: мол, мы этого человека отныне не признаем, дел иметь с ним не хотим, книг его в руки не возьмем. Поэтому было забавно читать, что «Прилепин поехал на Донбасс, чтобы пропиарить свои книги»: ситуация-то вышла ровно обратная!

Но сейчас, когда я начал «набирать обороты» уже в этом новом амплуа «крымнашиста» и комбата ДНР, продажа книг вновь пошла вверх – поддержка пришла уже со стороны других читателей. В прошлом году во время выборной кампании мои издатели начали сообщать, что книги просто сметают с прилавков.

Мы начали, в хорошем смысле, «накачивать» русских патриотически- мыслящих людей идеей интеллектуального соревнования с либеральной публикой. Ведь не секрет, что мы долго отставали в этом – не были конкурентны с «коллективным» «Эхом Москвы» еще в 2011 году. А «русская весна» людей «подтянула», она заставила искать какие-то ответы, варианты реагирования на либеральную «линейку» Дудя-Невзорова и прочих. Какую-то роль, наверное, сыграла и моя телепередача «Уроки русского», и программы «Открытая книга» Сергея Шаргунова, где идет откровенный разговор с писателями. Так или иначе, тиражи книг выросли в два-три раза…

– Захар, тонкий вопрос: мы говорим с вами во МХАТе, где у вас официальная должность завлита. Будет ли как-то хотя бы опосредованно задействован этот старейший, уважаемый театр в политической кампании партии?

– Ни малейшим образом. У меня есть все возможности вести эту кампанию без привлечения театра. Весь последний год, когда мы занимались выборной историей, МХАТ никак не был в ней замешан: никаких политических встреч, конференций мы не проводили, и не будем проводить, в этих стенах. Кстати, возвращаясь к сказанному ранее – вся театральная линейка крупных театров за исключением МХАТ имени Горького и, наверное, еще Малого театра, находится во власти коллективного либерального «светлоликого» дискурса. Приют же «патриотического мракобесия» сейчас только у нас здесь, с Бояковым. Поэтому нас ненавидят люто, и при первой же возможности постараются сожрать. Это тоже надо учитывать, поэтому мы категорически разделили политику и жизнь театра и никак не будем их совмещать впредь.

– Традиционный вопрос, без которого трудно обойтись в разговоре с писателем: над чем сейчас работаете?

– Пишу с огромным удовольствием книгу про Шолохова в серии ЖЗЛ. Я, наверное, даже просто для себя решил выстроить шолоховскую биографию от начала до конца. В том числе для того, чтобы разобрать по частям и составляющим всю нагроможденную к настоящему времени конструкцию анти-шолоховедения – в основном состоящую из ложных и подлых посылов, версий, псевдо-расследований, подобных солженицынскому. Разумеется, я опираюсь на большой массив знаний, накопленных честными и вдумчивыми шолоховедами. Но, кажется, одно любопытное открытие, которое до сих пор не замечали, уже удалось сделать. Перечитывая «Тихий Дон», я заметил, что передвижение семьи Мелеховых в романе при наступлении-отступлении красных полностью совпадает с аналогичным передвижением в это время самой семьи Шолоховых. Писатель раз за разом описывает именно то, что было вокруг него: время года, людей, обстановку. Четырнадцатилетний Михаил сам видел эту павшую лошадь, убитого трубача; хуторские соседи появляются на страницах романа под своими реальными именами. Одно это опровергает все эти безумные теории о публикации писателем чужой рукописи. Если это не он описывает, то разве что его отец, который видел ровно то же, что и сын.

– Это нон-фикшн. А с художественной прозой как?

– Начал писать огромный роман про XVII век: царь Алексей Михайлович, Степан Разин, протопоп Аввакум, патриарх Никон, воссоединение с Украиной. Сложность исторического романа в том, что требуется очень много изучать разных материалов. Я должен увидеть, что герой оденет, какое возьмет оружие, что будет есть за столом, как строить фразы. Вся моя комната уже завалена диссертациями, копиями архивных материалов. Иногда, чтобы написать абзац требуется полдня изысканий. Нынешняя политическая деятельность, конечно, не способствует быстрому продвижению этого романа: я написал половину первого тома и отложил его пока до лучших времен. С Шолоховым попроще – надеюсь, через год эта книга выйдет.

Беседу вёл Андрей Самохин