Непримиримые. Ростислав Ищенко

Для любого ведущего войну государства наступает момент, когда дальнейшие военные действия становятся не просто бессмысленными, но вредными с точки зрения цена-качество. После прохождения этой стадии любой, самый гигантский успех уже не оправдывает потери, которые предстоит понести. Великобритания, дойдя до этой стадии, признала независимость США, США ушли из Вьетнама, Бонапарт подписал отречение (авантюру «100 дней» он даже не стал доводить до конца, по сути, капитулировав сразу после Ватерлоо), императорская Россия завершила Крымскую войну, а СССР вывел войска из Афганистана.

Все перечисленные выше войны могли продолжаться, какой-то хватило бы ещё на месяцы, а иных могло хватить и на годы. Понятно, например, что англо-французские войска в 1855 году не только Москву или Санкт-Петербург, но даже Крым полностью захватить не могли. Но и Россия явно была не в состоянии нанести удары по Лондону и Парижу. А торговля, экономика страдали, причём российская экономика страдала значительно сильнее, так как враждебные флоты полностью блокировали морскую торговлю империи, поэтому и уступила Россия по Парижскому миру больше, хоть и не потерпела окончательного поражения, а с точки зрения достижений целей войны не победил никто. В тот момент ей мир был нужнее, а потерянное отыгралось с лихвой уже через двадцать лет.

Остановить невыгодно развивающийся конфликт с помощью мира или перемирия, собраться с силами и попытаться отыграться — азбука международной политики. Этот простой ход человечество открыло за сотни лет до нашей эры. Но этот простой ход не всегда доступен. В частности, он абсолютно недоступен нашим противникам в нынешнем глобальном кризисе в целом и в украинском военном кризисе в частности. Именно поэтому США, Европа и киевский режим, буквально требуя прекращения военных действий, так как война ими проиграна вчистую, всё же постоянно настаивают на том, чтобы на уступки шла Россия, а не они.

Кажется, бред. Да и не кажется — бред и есть, когда проигравший им же развязанный конфликт, признавая, что продолжение войны ему уже давно (пару лет как) невыгодно и с каждым месяцем продолжения военных действий невыгода всё ощутимее превращается в катастрофу, требует от победителя, продемонстрировавшего способность воевать до победного конца, уступок ради заключения мира, который как воздух нужен проигравшему. На самом деле под этим требованием Запада лежит серьёзнейшая база. Называется эта база идеология.

Даже скептически настроенные в отношении идеологизированных государств и обществ исследователи, как правило, признают огромный мобилизационный потенциал, которым идеологизированное общество обладает на коротких исторических дистанциях (от десяти до примерно пятидесяти лет). Чаще всего этот мобилизационный потенциал записывают в несомненные преимущества идеологии. Но нет преимуществ без недостатков. Огромный краткосрочный мобилизационный потенциал крайне полезен, если вы можете им быстро (буквально в режиме блицкрига, даже если речь идёт о сугубо гражданских проектах) воспользоваться. Если же быстрый прорыв не достигнут, мобилизационные возможности идеологизированного общества превращаются в свою противоположность.

Начав мобилизацию на какое-то «правое дело», идеологизированное общество уже не может остановиться. Мир без полноценной победы воспринимается им как поражение, ведь цель войны — достижение идеала, если идеал не достигнут, то и война не выиграна. Поскольку же идеологизированное общество всегда мнит себя на голову выше неидеологизированного, неспособность победить «отсталого» и «политически неграмотного» соперника воспринимается как поражение, которое в дальнейшем может повлечь за собой идеологическую катастрофу сродни языческому разочарованию в племенных богах, не сумевших обеспечить победу над соседним племенем (значит, «его боги сильнее»). Собственно, те, кто помнит последние десятилетия СССР, сами жили в обществе, переживавшем и не пережившем подобную идеологическую катастрофу («единственно верное учение» у нас, а изобилие на основе более высокой производительности труда у них).

Сейчас к подобной идеологической катастрофе подошло западное общество, которое усилиями несколько десятилетий господствовавших в сфере общественной мысли леволибералов идеологизировалось и обрело собственное «единственно верное учение». Если СССР только стремился к светлому будущему всего человечества, то Запад в собственном представлении этого светлого будущего достиг, в связи с чем был объявлен «конец истории». С начала 90-х задачей Запада было пасти «неразумные народы», идеологически окормлять их, приближая к осознанию «единственно верного» леволиберального учения о светлом будущем всего человечества. В общем, Запад должен был стать в первую очередь глобальным идейным центром, во вторую очередь — центром экономическим, финансовым, политическим, лишь в третью очередь — глобальным судьёй и глобальным полицейским. Но что-то пошло не так, и глобальная гегемония Запада осыпалась, как листья осенью.

Если бы Запад был неидеологизирован или, как Россия после СССР, отказался бы от идеологизации общества и государства, он мог бы спокойно двинуться магистральным путём человечества: мир на условиях компромисса — восстановление сил — новый этап борьбы. Этот путь успешно прошла Россия при Путине, а Китай в несколько иных условиях проделал подобный деидеологизационный кульбит при Ден Сяопине, объявившем главным качеством кошки способность к мышеловству, а не расцветку. Но мир слишком долго был западоцентричен, Запад слишком привык к тому, что только он обладает правом на истину, Запад реально считал себя всем человечеством. Кроме того, отрешение от идеологических догм, обосновывавших право Запада на гегемонию, означало бы одновременный отказ от права на сверхвысокий уровень жизни. Счастье пришлось бы зарабатывать, а не просто делить в свою пользу. Поэтому Запад сделал ставку на конфликт, в котором рассчитывал быстро победить «еретиков», отказывающихся принять западные идеологические догмы и следовать им. Но победа не сложилась.

Вот тут-то мы все — весь мир — столкнулись с проблемой идеологизированного конфликта. Он моментально становится эсхатологическим, воспринимается как борьба сил абсолютного добра с абсолютным злом. «Добро» не может уступить «злу» и «обездолить человечество». Непобеда — компромисс, воспринимается идеологизированным Западом как поражение, причём как поражение эсхатологическое: поражение прогресса, победа варварства, погружение «недоспасённого» Западом человечества в очередные «тёмные века».

Запущенный мобилизационный потенциал идеологизированного общества невозможно остановить, не разрушив само общество. То есть на данном этапе для западного общества борьба за глобальную гегемонию становится борьбой за самосохранение. Если пойти с Россией и Китаем на компромисс, то пользоваться плодами этого компромисса на Западе будут те же люди, но уже в составе другого общества. Поэтому Запад не просто демонстрирует желание «воевать до конца», он постоянно ищет способы «воевать до конца» (обходные, как Трамп: вначале Китай, потом Россия, — или прямолинейные, как ЕС: упереться и стоять насмерть, даже если придётся воевать с Россией напрямую).

Любой, кто встречался с идеологизированной личностью, знает, что такого человека невозможно убедить отрешиться от идеологических догм. Он будет умным, образованным, грамотным, приятным собеседником, способным критически оценить мир вокруг и себя в мире, но ровно до тех пор, пока вы не затронули идейные основы «единственно верного» учения и «научного метода». С этого момента он становится вашим непримиримым врагом, готовым жечь, казнить и разрушать до тех пор, пока все «неверные» не «осознают», что он несёт им истину, а с ней и счастье всего человечества.

Идеологизированное общество нельзя переубедить. Чем сильнее вы будете давить на него фактами, тем сильнее будет внутреннее сплочение вокруг идеи («если факты не подтверждают идею, тем хуже для фактов»). Пресловутая мобилизация идеологизированного общества прекращается только после его геополитического поражения, когда наступает разочарование в идеологии.

Однако центром Запада является ядерная сверхдержава, которая всегда способна упредить свой военный или даже экономический разгром стратегическим ядерным ударом по победителю. Поэтому побеждать необходимо дозированно — так, чтобы не сорваться в ядерную ничью. В этом плане в очередной раз убеждаюсь в необходимости полноценной ликвидации Украины без каких бы то ни было промежуточных сценариев. Запад слишком сильно вложился в этот проект именно идеологически. Киевский режим провозгласили передовым отрядом демократии, бастионом Запада перед «новыми гуннами», брюссельские бюрократы даже готовы принять Украину в ЕС, признав её тем самым легитимной частью Запада.

Тотальный разгром Киева и интеграция всех 27 (по состоянию на 1991 год) регионов в Россию (каждого в личном качестве) будет означать, что «единственно верное» леволиберальное учение, которое не может проиграть, проиграло, что жертвы, а они ощутимы, были напрасны. Я, конечно, не могу гарантировать, что после этого на Западе произойдёт идеологическая катастрофа и толпы разочарованных в леволиберальной идеологии начнут свой путь к выздоровлению, но такая возможность вполне реальна, ибо правоконсервативный поворот на Западе и так идёт, тормозят же его левые как раз при помощи антироссийской военной мобилизации.

Конечно, приход к власти правых, даже в масштабах всего Запада, не будет означать полного освобождения от русофобских нарративов в международной политике. Но в случае деидеологизации западного общества там хотя бы начнётся внутренняя борьба, и идеологическая мобилизация перестанет быть единственным способом ответа на внешние вызовы. Перед нами откроется окно возможностей.

При этом надо понимать, что любой компромисс по Украине будет подан Западом и Киевом как их победа («мы отстояли независимость»), а значит, послужит укреплению позиций идеологизированного общества, базирующего свою внешнюю политику на антироссийской мобилизации всех своих сил.

Ростислав Ищенко