Александр Горянин

из книги "МИФЫ О РОССИИ И ДУХ НАЦИИ"

                                               Сама возможность существования мифа о терпении и покорности русского народа - вещь довольно странная. Спросим у себя хотя бы следующее: чего ради коммунисты создали такую беспримерно мощную карательную машину, такую неслыханную в мировой истории тайную политическую полицию и с их помощью умертвили десятки миллионов своих же сограждан? Неужели из чистого садизма? Вряд ли. Может, с целью уменьшить толчею на стройплощадке коммунизма? Непохоже.

Я слышал, правда, и такой ответ: всякий тоталитаризм держится на происке врага и устрашении, вот коммунисты и устрашали. Данная гипотеза плохо вписывается в подлинные события советской эпохи. Запугивание действенно, если доводится до сведения каждого. Таким оно было в гражданскую войну, когда большевики печатали в газетах и вывешивали на заборах списки расстрелянных и взятых в заложники. Но когда душегубы начинают действовать предельно скрытно, существо-вание концлагерей (не говоря уже о числе казнимых) становится государственной тайной, репрессии яростно отрицаются, а официальное искусство и идеология изо всех сил изображают счастливую, жизнерадостную и практически бесконфликтную страну, это означает, что запугивание отошло на второй план, а на первом встала другая задача - истреблять тех, кто вражде-бен воцарившемуся строю, кто сопротивляется либо способен и готов к сопротивлению, кто ждет или предположительно ждет своего часа. Не будем себя обманывать: чекисты видели врагов. С помощью самого чудовищного в истории "профилактического" террора они тайно ломали потенциал народного сопротивления.

Не ясно ли, что для целей простого устрашения количество жертв этого террора было бесконечно избыточно? Приходится признать: сила карательного действия вполне адекватно отразила силу и потенциал противодействия. Это противодействие редко прорывалось на поверхность, не имело шанса заявить о себе, быть услышанным и увиденным. Чем дальше, тем оно больше становилось подспудным, пассивным, инстинктивным, но коммунисты все равно не смогли его одолеть - ни во времена коллективизации, ни во времена "бригад коммунистического труда". Сколь бы долог ни был путь коммунистов к поражению, этот путь был предопределен именно тотальным "сопротивлением материала".

Загнанное внутрь, сопротивление вылилось в формы не-осознанного саботажа, превратив все затеи большевистских вождей в пародию и карикатуру на первоначальный замысел. Оно отразило процесс постепенного тканевого отторжения Рос-сией большевизма из-за их биологической несовместимости. "Сопротивление материала" во всех его формах отменило саму возможность коммунизма. В конечном счете, именно оно - не иностранные армии, как в случае Германии, Италии или Японии - вернуло в Россию свободу.

Но может быть период строительства "измов" как-то нетипичен для нашей истории? Что ж, давайте вернемся к истокам этой строительной деятельности, к событиям 1917 года и поро-жденных ими долгой гражданской войны. Кровавость этого пе-риода также едва ли говорит о тяге ее участников к непротив-лению. Никак не свидетельствует о такой тяге и гражданская война 1905-07 годов. Весь российский ХХ век можно рассмат-ривать как продолжение и развитие событий этих двух непри-миримых гражданских войн . Основы (если так можно выра-зиться) поражения коммунистов были заложены во время "глав-ной" гражданской войны 1917-20 годов.

Большевистское руководство было убеждено, что их воен-ную победу (на которую они поначалу мало надеялись) увенчает появление принципиально нового общества - общества без то-варно-денежных отношений и вообще денег. Новое общество не будет ведать "имущественного рабства", в нем исчезнет инсти-тут наследования, мгновенно отомрут необоснованные потреб-ности и, самое главное, будет действовать строжайшая система учета и распределения всего и вся. Эта система выявит точные соответствия, эквиваленты трудовых усилий, например, врача и пастуха, чтобы каждый был вознагражден в соответствии с за-траченными усилиями. И всем станет хорошо. Но ни к чему по-добному, как мы знаем, военная победа большевиков в граж-данской войне не привела, оставшись военно-карательной, тер-рористической победой.

С точки же зрения собственных идеалов, коммунисты за-кончили гражданскую войну тяжелейшим поражением - нэ-пом. Они просто не совладали с населением страны. Нэп уже сам по себе означал крушение коммунистического проекта. Вся дальнейшая история СССР представляла собой сочетание сла-беющих попыток воскресить этот проект (во все более редуци-рованных версиях) с оппортунистическим приспособлением власти к наличному народу. Хотя, конечно, и народа к власти - никуда не денешься.

Встречное приспособление народа позволило коммунистам - через четыре десятилетия после захвата власти! - пойти на ощутимое сокращение размаха деятельности своей карательной машины. К тому времени она перемолола значительную часть населения страны, но, как мы теперь хорошо знаем, так и не сумела сделать коммунизм необратимым.

ХХ-й век не уникален в истории России. Сколько ни углуб-ляйся в наше прошлое, к какому его отрезку ни обратись, по-стоянно бросается в глаза, особенно на фоне остальной Европы, действие фактора, который писатель Трифонов вынес в заголо-вок своего исторического романа. Имя этого фактора - нетер-пение. Россия - едва ли не мировой чемпион по части народ-ных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов.

Непокорность отличала не только низы общества, но и его верхи. По удачному выражению ветерана Радио "Свобода" Фа-тимы Салказановой, "списки сибирских ссыльных за последние два века доказывают, что российское общество всегда проти-востояло авторитарной власти" (Русская мысль, 6.11.97). Вни-кая в подробности политических и общественных столкновений и противостояний почти на всем протяжении отечественной ис-тории, видишь, что они почти неизменно разгорались именно на почве нетерпеливости (может быть, даже чрезмерной) рус-ских. Мы - народ, мало способный, сжав зубы, подолгу сми-ряться с чем-то постылым, если впереди не маячит, не манит какое-нибудь диво. Когда же наш предок видел, что плетью обу-ха не перешибешь, а впереди ничто не маячило и не манило, он уезжал, убегал искать счастья в другом месте.

Кстати, именно эта черта русского характера сделала воз-можным заселение исполинских пространств Евразии. Как пи-сал историк Л.Сокольский ("Рост среднего сословия в России", Одесса, 1907), "бегство народа от государственной власти со-ставляло все содержание народной истории России". Будь рус-ский народ терпеливым и покорным, наша страна осталась бы в границах Ивана Калиты и, возможно, развивалась бы не по экс-тенсивному, а по интенсивному пути. В школьные учебники ис-тории как-то не попал тот факт, что земли на Севере, Северо-Востоке, за Волгой, за Камой, к югу от "засечных линий" - ко-роче, все бессчетные "украины" по периферии Руси - заселя-лись вопреки противодействию московской власти, самовольно. В 1683 дело дошло до царского указа об учреждении "крепких застав" против переселенцев, но и эта мера оказалась тщетной. Государство шло вслед за народом, всякий раз признавая свер-шившийся факт. "Воеводы вместо того, чтобы разорять само-вольные поселения, накладывали на них государственные по-дати и оставляли их спокойно обрабатывать землю" (А.Дуров, "Краткий очерк колонизации Сибири", Томск, 1891).

Помимо невооруженной крестьянской колонизации была колонизация вооруженная, казачья. Заповедь "С Дона выдачи нет", да и вся история казачества, этого глубоко русского фено-мена, слишком известны, чтобы об этом рассказывать здесь. Отдельную главу нашей истории составляет трехвековое сопро-тивление миллионов (миллионов!) старообрядцев всем попыткам заставить их перейти в официальную конфессию.

Восстания и крестьянские войны имели место, конечно, и в Европе, но в целом народы стиснутых своей географией стран проявили за последнюю тысячу лет неизмеримо больше долго-терпения, послушания и благоразумия, чем мы. Они научились ждать и надеяться, класть пфениг к пфенигу, унавоживать ма-лые клочки земли и выживать в чудовищных по тесноте горо-дах. Они стерпели побольше нашего - стерпели огораживания, "кровавые законы", кромвелевский геноцид, истребление гуге-нотов, гекатомбы Тридцатилетней войны, они вырыли еще до всех механизаций почти пять тысяч километров (это не опечат-ка!) французских каналов и вытесали в каменоломнях басно-словное количество камня ради возведения тысяч замков, дворцов и монастырей для своих господ, светских и духовных. Они и сегодня не идут на красный свет даже когда улица пуста.

Именно в европейской истории мы сталкиваемся с примерами "труднообъяснимого" (как выражается г-н Грачев) смире-ния и покорности. Труднообъяснимого именно с русской точки зрения. Особенно поразил меня, помню, один английский при-мер - и не из "темных веков", не из времен первых "огоражи-ваний", а из XIX века. Герцогиня Элизабет Сазерленд (Suther-land) вместе со своим муженьком, маркизом Стаффордом, до-бившись прав практически на все графство Сазерленд площа-дью 5,3 тыс. кв. км, изгнала оттуда (около 1820 года) три тыся-чи многодетных семейств, живших там с незапамятных времен. И эти люди покорно ушли!

Мы уже не услышим народные голоса прошлого, они не расскажут, каково им было в жизни. Поэтому не возьмусь выно-сить суждение, какой народ был удачливее. Нет у меня и ответа на вопрос, хорошо или плохо то, что нас,  русских , так и не вы-учили ходить по струнке. Но есть и нечто, не подлежащее со-мнению: заявления о  покорности  "вечно страдающего"  русского  народа, которые и по сей день нет-нет, да и всплывают брюхом вверх то в одном, то в другом журналистском тексте, можно объяснить лишь невежеством заявителей.                                                         

            источник :  http://miroslavie.ru/library/goryanin/goryanin_1.shtml