Предчувствие победы. Александр Роджерс
 

16 апреля — ​годовщина убийства известного украинского писателя, журналиста и правозащитника Олеся Бузины.

По легенде, великого математика, физика и изобретателя Архимеда во время штурма Сиракуз убил какой-то тупой солдафон. Однако имя и плоды трудов Архимеда сохранились до сих пор, а имя его убийцы осталось никому не известным. Убийцы Олеся Бузины известны, но история их не запомнит. В отличие от самого писателя и его книг.

У Олеся была (до сих пор все время хочется сказать «есть») одна замечательная черта — ​он всегда оперировал фактами, был прекрасно знаком с архивными материалами. А с фактами спорить очень сложно, по сути, невозможно. Например, если писать, что экономика Украины страдает от русофобской политики киевского режима, и доказывать это десятками цифр — ​показателями ВВП, объема экспорта, уровня занятости, наполняемости бюджета, сокращения золотовалютных резервов и так далее, — ​то ни один «евроукраинец» не сможет опровергнуть эти цифры, взятые прямиком с сайтов Минфина и Госкомстата.

Когда Бузина писал неприятную для «патриотов» правду про Тараса Шевченко, он делал это, опираясь на обширные архивные данные, которые может перепроверить любой желающий. Но обычно желающих не находилось, так как все знали, что Олесь прав. И это еще больше злило «свидомых», пытавшихся сделать из обычного, подверженного многочисленным слабостям человека, каким в реальности был Шевченко, некую икону, непогрешимый символ, кумира.

И если Бузина сообщал, что престарелый идеолог украинского национализма Михновский повесился в Киеве на яблоне от безысходности и хронической депрессии, чего практически никто не заметил, то и это зафиксированный в архивах (и коротком газетном некрологе) факт.

Никто ни разу не смог опровергнуть Олеся Бузину, найти неточности в его изложении событий или указать на противоречащие изложенному архивные записи. Он был выдающимся архивистом и талантливым писателем, а это — ​крайне редкое сочетание. Олесь Бузина, уж простите за пафос, являлся Паладином Правды и нес ее, невзирая на угрозы и репрессии.

За два с лишним года после государственного переворота на Украине ни один сторонник «евромайдана» ни разу не осмелился вступить с ним в публичные дебаты — ​ни вживую, ни посредством видеоконференций. Все они прекрасно понимают — ​правда на стороне Олеся и тех, кто с ним.

А на противоположной стороне — ​только злость, ненависть и жажда насилия. Не способен убедить — ​убей. Не можешь переспорить — ​убей. Не можешь опровергнуть — ​убей. Не выносишь правды — ​убей. Он лучше тебя, умнее, талантливее, успешнее — ​снова убей. Вот парочка бездарных трусов и убила талантливого и бесстрашного Олеся Бузину.

В исследованиях о природе агрессии отмечается: «Признаки агрессии, обусловленной страхом, включают попытки прихватить зубами, рыкнуть и убежать. Если пугающее действие раздражителя продолжается, эти проявления усиливаются и к ним присоединяются изменения в высоте и объеме вокализации, нанесение укусов…» Ни разу ни от кого из тех, кого можно назвать единомышленниками Бузины, я не видел подобной реакции: мы всегда стараемся быть спокойными, временами — ​ироничными. И только иногда проявляются эмоции — ​праведный гнев, когда гибнут женщины, старики, дети.

Истерики, визг, беспорядочные ругательства вперемежку с угрозами — ​это стандартная реакция «евроукраинцев» на правду. Просто им всем невероятно страшно. Потому что даже на бессознательном уровне они понимают, что правда не на их стороне. Понимают, что обречены. Генетическая память подсказывает: если после Львовского погрома и Бабьего Яра были виселицы на Крещатике для нацистских коллаборационистов, то и после одесского Дома профсоюзов они тоже обязательно будут.

Говорят, что живому шакалу лучше, чем мертвому льву. Не соглашусь. Лев и мертвый остается львом, а шакалу львом никогда не стать. Можно убить Паладина Правды, но нельзя убить саму Правду. Можно бросить в тюрьму Апухтина, Бузилу, Коцабу, Самойлова, тысячи других, но нельзя посадить за решетку мысль и совесть. Можно повторить ложь тысячу раз, но от этого она не превратится в истину, а Геббельс, сколько бы раз он ни воплощался в других образах, всегда умирает от собственного же яда. На место убитого Олеся Бузины встанут десятки, сотни других.

Лучшее, что мы можем сделать для Олеся и его памяти, — ​победить. И принести на Украину правосудие и справедливость. Это сторонники умирающего киевского режима живут в перманентной истерике и страхе, а мы спокойны. Потому что, как известно, сила в правде. Так победим.

Александр Роджерс, 2016 год

http://portal-kultura.ru/articles/obozrevatel/131938-predchuvstvie-pobedy/

За что нацисты убили Олеся Бузину

Ровно 9 лет назад в Киеве у своего дома во время пробежки фактически на глазах родных был застрелен украинский писатель и журналист Олесь Бузина. Уже 9 лет назад…

Источник фото: соцсети

…То было странное и жуткое время – неопределенности, но постепенного освобождения от страха. И у людей, и у властей. Прошло чуть больше года после начала гражданской войны в Украине, вызванной кровавым госпереворотом-2014. Люди еще не привыкли и не хотели привыкать к тому, что в их жизнь вторглась новая реальность, которая должна была перелопатить все существование – привычки, обычаи, традиции, даже память. Но люди не хотели. И потихоньку оправлялись от страха.

А власти уже проиграли в боях с самопровозглашенными Донецкой и Луганской Народными Республиками (ЛДНР). Вчистую проиграли. И даже самые упоротые нацики продемонстрировали свою гнилую сущность. Одно дело – ходить в камуфляже с оружием или с дубинками по улицам городов с беззащитным населением. И другое – получать по мордам от мужиков, которые их не боятся.

И прильнувший к кормушке и корыту неонацистский режим, может быть, впервые так масштабно испугался. Они провели массовые зачистки самых заметных и медийно раскрученных в Киеве и в регионах «регионалов» и прочих политических оппонентов. Вот только малый список расправ:

– 14 марта 2015 года — Олег Мельничук, старший прокурор Малиновского района города Одессы;

– 12 марта 2015 года — Александр Пеклушенко, член Партии регионов, экс-глава Запорожской облгосадминистрации;

– 9 марта 2015 года — Станислав Мельник, депутат V и VI созывов от Партии регионов. Неудачно подстроено под самоубийство;

– 28 февраля 2015 года — Михаил Чечетов, депутат от Партии регионов, экс-глава Фонда госимущества. 20 февраля ему вручили «сообщение о подозрении в совершении преступления»;

– 26 февраля 2015 года — Александр Бордюга, заместитель начальника городской милиции;

– 25 февраля 2015 года — Сергей Вальтер, член Партии регионов, бывший городской голова Мелитополя;

– 31 января 2015 года — Сергей Чернышев, основатель крупнейшей украинской страховой компании «Лемма»;

– 28 января 2015 года — Алексей Колесник, бывший председатель Харьковского областного совета коммунист;

– 26 января 2015 года — Николай Сергиенко, бывший первый заместитель гендиректора Украинских железных дорог («Укрзализныци»);

– 21 января 2015 года — Феликс Брославский, бизнесмен;

– 21 января 2015 года — Эдуард Врославский, бизнесмен. По слухам, в милиции-полиции до сих лежит его заявление с фамилиями тех, кто хотел «отжать» у него фирму;

– 2 января 2015 года — Александр Харченко, владелец сети магазинов «Харчи»;

– 27 августа 2014 года — Валентина Семенюк-Самсоненко — экс-глава Фонда госимущества. Она была социалисткой;

– 23 июля 2014 года — Вячеслав Ковшун — секретарь партийной организации КПУ села Глинки, депутат Кумачовского сельсовета Старобешевского района.

Уже в десятках и сотнях исчислялись жертвы массовых репрессий – расстрелов и убийств из-за угла манифестантов, мирных жителей в ЛДНР, жертв артобстрелов и авиаударов и сожженных в Одесском доме профсоюзов.

А все равно Олег Калашников, народный депутат Украины V созыва от Партии регионов и один из организаторов киевского «антимайдана» -2014 готовился 9 мая того года в 70-ю годовщину Великой Победы чествовать и сам праздник, и еще живых победителей. И неонацистам, которые уже тогда провозгласили себя наследниками третьего рейха, его фюрера Адольфа Гитлера и его холуев-прихлебателей из запрещенных в России ОУН-УПА*, стало страшно – они понимали, что если народ объединиться и встанет, то их будут бить.

И, похоже, доморощенными фюрерами по согласованию с кураторами, щедрыми на печенюшки и доллары, было принято решение – упредить народный гнев и запугать. И 15 апреля на пороге своей квартиры был застрелен Калашников. Причем исполнители сами вызвали скорую помощь и не давали медикам развернуть умирающего головой в сторону его квартиры или машины. Санитары должны были вынести умирающего ногами вперед, чтобы все видели, как убийцы бесповоротно зачищают страну: мол, всем так будет, кто не подчинится.

А на следующий день подловили ни от кого не прячущегося Олеся и выстрелами в спину оборвали его жизнь. Убийцы, повторюсь, очень боялись, потому и нагнетали атмосферу страха.

А Олесь Бузина был для них особо страшен, потому что он их ничуть не боялся. Я говорил с ним буквально за пару дней до убийства. Он опасался расправы – да, знал, что могут убить или покалечить – да, но чтобы демонстративно бояться и прекратить писать об этих упырях правду – это нет.

Олесь – киевлянин. Он просто презирал эту понаехавшую человекоподобную примитивную и убогую накипь, нанятую за проплату малую на провинциальных помойках и почувствовавшую себя хозяевами жизни в его родном городе Киеве, который он знал и любил. Как любил и свою Украину, которую представлял себе совсем иначе, чем эта победившая пакость.

И, конечно, ему наверняка было страшно, он же был живым человеком. Мы с ним говорили и об этом. Но сошлись на том, что если мы уедем, как нам всем предлагали добрые люди, то получится, что ОНИ победили, а мы испугались и оставили им город на растерзание.

Эта мысль, например, меня держала в Киеве еще четыре года. И вот уже девять лет мне немного стыдно за то, что я живой. Есть такое непонятное чувство, которое хочется отогнать от себя, а оно приставучее и неубиваемое. А я ведь на 10 лет его старше. И очень люблю и уважаю его маму – Валентину Павловну, которую только любовь к сыну, память о нем и стремление к справедливому наказанию его убийц держат на плаву в том аду, в который нацики превратили ее жизнь.

А Олеся неонацисты боялись еще и потому, что от страха они ненавидели, а он по-прежнему любил. Жизнь, семью, город страну, работу. И он не стеснялся ни говорить об этом, ни жить и работать так, как говорил. И это было понятно всем, кто с ним общался.

Мне – так уж точно. С первого знакомства с ним. В начале тысячелетия, когда уже было стыдно считаться «украинским журналистом» (символом продажности и жутчайшего непрофессионализма) и я прятался за выдуманной формулировкой «журналист, работающий в Украине», я пригласил Олеся на передачу на радио «Свобода»*, где фрилансерствовал и довелось подрабатывать.

Я должен был модерировать информсхватку людей с противоположными взглядами на действительность. Я пригласил Олеся, который тогда только набирал бешенную популярность за высмеивание квасного украинского эрзац-патриотизма тупорылых шароварников-шевченкофилов, и некого Виталия Карпенко, как тогда говорили «прораба перестройки». То есть редактора уже тогда угасающей на пути на помойку газеты «Вечерний Киев», прославившегося и сделавшего себе имя на охаивании СССР и всего советского, а потом вдруг почувствовавшего себя таким украинским патриотом, что, как кажется, ему, как ему подобным, в туалет сложно было сходить без мантры про «славу Украине».

И Олесь пришел, а вот Карпенко — нет, с гневом сообщив, что с «украинофобом» за один стол не сядет. И это было пиршество свободного разговора на американском радио. На чужой территории, ибо украинская редакция «Радио Свобода»* была вотчиной тупых, но крикливых патриотов-украинолюбов, уже тогда предпочитавших любить «нэньку», находясь подальше от нее.

Я до сих пор горжусь той программой, за которую мне сказали, что я «пошел по трупам» и очень скоро отказали в сотрудничестве. Ну и, как говорится, ладненько – невелика потеря, как оказалось.

А Олесь тогда поразил меня тем, что работал так, как любил. Журналистом, ставшим писателем. Я в журналистике политической с 1988 года, и поверьте — работать, как любишь, ой как непросто. Особенно когда хочется выйти за рамки и перехлестнуть в литературу, почувствовав себя «мытцем» (по-украински – творцом). «Мытци» в Украине – это, поверьте на слово, самая паскудная, закомплексованная, завистливая и безмерно продажная публика, жаждущая бабла и признания. Своего. И параллельно желающая поражения и всяческих несчастий – конкуренту.

Не так уж и важно, что у тебя коровы нет, главное – чтобы она у соседа издохла! Вот путеводный маяк и движитель этой укро-своры, подъедающейся у внезапно открывшегося корыта с патриотизмом. Полюбил «нэньку» чуть крикливее и надсаднее, чем рядом чавкающий, и кусок пожирнее отвалится тебе. А конкуренту – дуля. С маком, как говорят в Украине. А для этих – лучше вообще и без мака. Потому что и чужой мак пригодится в своем хозяйстве…

Кроме того, журналистика и литература – это понятия близкие, но не тождественные. Литература описывает жизнь, преобразуя ее в сознании автора в неповторимые образы и символы, а вот журналистика призвана описывать то же самое максимально правдиво и объективно, так, как было. Литература – это творчество, а журналистика – работа, ремесло. Но вот мастерство, талант и умение одинаково нужны и там, и там. И писателю, и журналисту. И горе тому, у кого нет ничего этого, а он хочет чувствовать себя писателем, что, как ему кажется, круче, чем «журнашлюшка».

А это же не всегда получается. О газетной журналистике кто-то сказал, что она – это ежедневная литература сегодня, о которой все забывают завтра. Потому что завтра приносит новые события, который журналист должен описывать. Заново. Емко, талантливо, хлестко и запоминающе памятливо. Это и о журналистах когда-то сказал Роберт Рождественский:

Первыми будьте и только!

Пенными, как моря.

Лучше второго художника

Первый маляр.

Мастеровитый писатель и Остапа Бендера, попавшего под лошадь, опишет талантливо. В газете и в книге. А вот бесталанный журналист забор в черный цвет покрасит так, что это аж никак не будет напоминать «Черный квадрат» Казимира Малевича. Потому что «талану нэма» (с украинского — таланта нет).

А Олесь обо всем писал и говорил талантливо, красиво и именно афористично и запоминающе. Он ЛЮБИЛ предмет своих изысканий, наблюдений и даже банального редакционного задания. И точно так же НЕ ЛЮБИЛ или, может быть, даже ПРЕЗИРАЛ и НЕНАВИДЕЛ то и тех, кто эту любовь опускал в грязь, чернил и извращал, превращая в прямую противоположность.

Другими словами, если опускаться в суровую действительность 2015 года, Олесь и тогда любил Украину для всех, его прекрасную, милую и уютную для жизни Малороссию (в том смысле, что мал золотник да дорог) и ненавидел «Украину понад усэ» (прежде всего) и «Украину для украинцев». И писал об этом так, что ему верили.

Это-то и вызывало и страх, и ненависть его врагов. И трагедия его в том, что он, кажется их врагами своим не считал. И презирал, как человек, внезапно обляпанный грязью неловким водителем, взбороздившим лужу. А вот они видели в нем врага. И угрозу их внезапно свалившемуся благополучию за счет других.

За это тоже они и убивали журналиста и писателя. А еще они завидовали ему. Он жил трудами и талантом своим, а потому мог быть независимым и в делах, и в суждениях. А вот они могли только грабить и отжимать чужое себе на карман. И хорошо, если бы среди них были только имбецилы, тупо чавкающие отжатый корм и вкусняшки. Но вождями-то у неонацистов служили и служат сейчас те, кто понимает, что они – никто и зовут их «никак». И что наверху они – не за заслуги, а потому что наняты для заплечных и грязных дел.

Для них любящий и свободный человек – это самое больше зло. Они ему завидуют потому, что сами так не могут. Не могли и уже не смогут. А потому и стреляют, жгут, давят танками, убивают ракетами и артиллерией всех, кто свободен.

Олесь любил и был свободен. И потому он был обречен в той Украине, которая сейчас там не так строится, как уже издыхает.

И они хотят убить даже память об Олесе. Вспомните, с какой свирепой яростью они срывали мемориальную доску на доме, где жил Олесь. Доску спонтанно установили простые люди, помнящие Олеся, а вот срывали ее нелюди, но патриоты на службе и подсосе.

Но в Киеве и в Украине еще остаются люди, которые помнят. Сейчас на могиле Олеся установлен скромный памятник. Но я вспоминаю первую зиму, когда все было занесено снегом, но к могиле убитого журналиста приходили люди и оставляли там живые цветы.

Они до сих пор живые. Как и память. И в это хочется верить, ибо в этом – надежда на выздоровление.

*СМИ, деятельность которого запрещено на территории РФ

Владимир Скачко, Украина.ру